Морская раковина - [9]
В это время подбежали солдаты; поведение дезертира привело их в полное недоумение.
Командир отдал приказ:
— На прицел! Пли!
Точно обвал в горах, грянул залп:
— Раааа!
Бенито, изрешеченный пулями, повалился на землю… Из ран бурным потоком хлынула горячая кровь…
Анонимное письмо
Они были близкими подругами с самого раннего детства, еще со времени учебы в колледже Непорочного зачатия, где воспитывались под присмотром духовенства, и их дружба оставалась нерушимой до тех пор, пока они не вышли замуж, обе на одной и той же неделе, в знойном июле; и теперь вот уже три года они почти не виделись.
Их мужья питали друг к другу неприязнь, происхождение которой нет необходимости объяснять, достаточно лишь сказать, что один из них, Педро Гаисариаин, был компаньоном фирмы «Гаисариаин и сыновья», торговавшей кожей, а другой, Эстебан Ригоберто Медрано, — компаньоном фирмы «Медрано и сыновья», также торговавшей кожей.
Жизнь и общество поставили Эстер и Марию в такие условия, что нежность и сердечность, готовые прорваться наружу при каждой их встрече, постоянно наталкивались на непреодолимую преграду. На глазах у «всего света» обе женщины едва здоровались небрежным кивком головы, который даже и не был настоящим приветствием, а являлся простым знаком вежливости.
Но здесь, в салоне вдовы доктора Урниса, все было по-другому… Здесь они вновь могли стать близкими подругами, какими, собственно говоря, всегда и оставались, несмотря на внешнюю вежливую холодность, которую необходимо было соблюдать.
Они уединились в уютном будуаре, обставленном в японском стиле и освещенном… скажем, в датском стиле: вдова доктора Урниса обожала все заграничное со страстью истого космополита, доходившей до смешного. И в этом теплом интимном уголке подруги занялись тем, что обычно делают две женщины, оставшись наедине: они начали поверять друг другу свои тайны.
Эстерсита, очаровательная женщина, хоть и мещанка до мозга костей, донимала вопросами Марию, в которой было что-то демоническое, что-то от женских образов Барбе Д’Оревильи[4] — тип, довольно редко встречающийся в наше время.
— Господи, и как это только тебе удается, Мария, делать так, что твой муж ни о чем не подозревает?
Излишне объяснять, какие это могли быть подозрения.
И так понятно. Каждую зиму — новый любовник, и каждое лето тоже.
— Ах, милочка, это моя тайна.
— Открой мне эту тайну, Мария!
— Ты хочешь воспользоваться моим рецептом?
— А почему бы и нет? Не думай, что я такая уж ханжа, я могу признаться тебе, что бывали случаи, особенно иногда… Впрочем, ты меня понимаешь… Но знаешь, я никак не могу решиться. Меня охватывает смертельный страх, я боюсь, что все станет известно мужу, что кто-нибудь расскажет ему, что он получит анонимное письмо… Тебе ведь известно, что анонимные письма у нас, к сожалению, в большом ходу.
Мария насмешливо улыбнулась.
— Ах ты, святая простота, да знаешь ли ты, что такое анонимное письмо? Если бы ты мне сказала раньше… Что ж, я дам тебе один рецепт…
И, не заставляя себя долго упрашивать, Мария де Медрано рассказала своей подруге детства Эстер де Гаисариаин, как ей удалось усыпить супружеские подозрения и сохранить в тайне все свои проделки.
— Когда я выходила замуж, я, как и большинство наших девушек, была влюблена в своего мужа. Но, поверь мне, постепенно моя любовь превратилась в ненависть, в ненависть острую, непримиримую, жаждущую мщения. После медового месяца, промелькнувшего как сон, Эстебан совсем забросил меня. Я подозревала, чем он занимается, когда не бывает дома. Я знала о его похождениях, о его победах, о его успехах, успехах мужчины, быть может, и не очень привлекательного, но денежного и щедрого по отношению к женщинам. Он, конечно, понимал, что я обо всем догадываюсь, и даже не пытался ничего скрывать… Клянусь тебе, мне хотелось его убить. В конце концов у меня созрел план… один из тех сумасшедших планов, которые изобретают ревнивые жены.
Сначала я все обдумала сама, потом посоветовалась с одной близкой подругой, которая хорошо изучила мужчин и знала их слабую струнку. Чем все кончилось? Я завела себе любовника. Его имя? Какое это имеет значение? Имя, как и мелкие подробности, ничего не значит. Я ведь не собираюсь рассказывать тебе всю эту ерунду. Это не относится к делу, не правда ли? Так вот, первый любовник был неудачным… И разумеется, я как следует не насладилась местью; тогда появился второй любовник, затем — третий, затем… Вечная история, которой нет конца.
Мария состроила лукавую гримасу, словно кокетничала с молодым человеком, и продолжала:
— К несчастью, мой муж чуть не раскрыл все мои проделки, а поскольку я не отношусь к числу тех женщин, которые любят драму, — о, я предпочитаю водевиль! — то мне пришлось искать какой-нибудь надежный способ, чтобы раз и навсегда сбить мужа со следа. И как ты сейчас увидишь, такой способ я нашла. Я была в курсе всех последних побед моего супруга и каждый раз устраивала ему ужасные сцены ревности, ну, прямо — Отелло в юбке… Я плакала, по-настоящему плакала; ничего не ела, по крайней мере когда он видел; подумать только, я даже грозила покончить с собой. И он поверил всему. Можешь себе представить, как он, бедняжка, рассказывал про свою Марию, которая так его любит, так страдает… И вероятно, у него даже возникло желание как-нибудь загладить свою вину. Недурно, правда? Я решила, что настало время нанести удар, подготовленный мною заранее. Однажды вечером за ужином я едва притронулась к еде и сидела с распухшими от слез глазами. Я спросила мужа, как правильно пишутся слова «лицемерный» и «порочный». Он не придал большого значения этому вопросу, хоть и посмеялся над плохим образованием, которое дает духовенство в колледже Непорочного зачатия, и объяснил мне правильное написание обоих слов… Через некоторое время я залезла в его письменный стол, взяла конверт, лист гербовой бумаги, оторвала монограмму мужа и на его пишущей машинке «ундервуд», шрифт которой он прекрасно знает, написала ужасное анонимное письмо. В этом письме, якобы от имени одного друга, говорилось, что у меня есть любовник, что я лицемерка, что я порочная женщина… Разумеется, эти слова были написаны правильно… Прочитав и проверив письмо, я положила его в конверт с монограммой моего мужа. Послание пролежало у меня до следующего утра, когда я сама опустила его в почтовый ящик.
