Морская раковина - [6]

Пеоны, поднявшись спозаранку, шли на работу. В группе было пятнадцать человек; некоторые из них успели состариться на этой тяжелой, неблагодарной работе; были тут и новички — молодые побеги громадного старого дерева, которое с давних пор кормило своих хозяев. Впереди шел начальник группы, лейтенант Прието.

Какую острую зависть вызывал Прието у новичков! Они смотрели на него как на счастливчика, которому покровительствовал какой-то святой: подумать только, он достиг такой вершины, как чин лейтенанта!

— Господин лейтенант! — обращались к нему на каждом шагу с такими почтительными поклонами, как если бы он был коронованной особой. — Господин лейтенант!

Поле, которое им предстояло подготовить для посева, было далеко. Прието окриками подгонял уставших от ходьбы пеонов.

— А ну, быстрее! Будет вам чесать языки!

В группе был один пеон, который не слушался Прието. Звали его Бенито Гонсалес. Он вечно отставал.

— Иду, иду, господин лейтенант. Сейчас! Я с девушкой заговорился.

Лейтенант благоволил к Бенито. Бенито был его дальним родственником. Но Прието не знал достоверно, да, откровенно говоря, и не старался узнать, какая именно родственная связь существует между ними: то ли по женской линии, то ли по мужской, — он не очень-то в этом разбирался.

Однако, помня о родстве, он все же делал Бенито разные поблажки. Когда кто-нибудь из пеонов нарушал дисциплину, он сейчас же получал по заслугам; Бенито отделывался выговором.

— Поторапливайся, Бенито! Забудь о бабах! Бери пример с меня: я с ними обращаюсь не лучше, чем со змеями. Учись! А иначе они тебе на голову сядут. Ты все увиваешься около своей Кармен; стоит ей пальчиком поманить — и ты уже готов бежать за ней хоть на край света… Черт бы побрал современную молодежь! В мое время с бабами не церемонились. С одной живешь, с другой развлекаешься! А ты что? Только у тебя и свету в окне что Кармен. Даже работа из рук валится. Ты что ж, думаешь всю жизнь просидеть на таком жалованье?

Бенито отвел взгляд. Из груди у него вырвался прерывистый вздох. В глубине души он проклинал и начальника, и товарищей, и работу, и свою тяжелую жизнь.

Разве он ни о чем не мечтал? Разве он не стремился к чему-нибудь лучшему, чем труд пеона? Нет, его родственник ошибается. Кто же в восемнадцать лет не мечтает? Бенито страстно желал пробить себе дорогу и выйти в люди. И если до сих пор он ничего не достиг, то это все из-за нее, из-за Кармен.

Для того чтобы его мечты сбылись, он должен был расстаться со своей возлюбленной, а это было свыше его сил. Он бы и хотел забыть ее, развеять память о ней, как пепел, как пух по ветру; он бы и хотел… но ничего не мог с собой поделать.

Смирившись, он принялся за изнуряющую работу в асьенде. Пока что у него не было другого выхода. А там… там видно будет!..

Бенито взял себе за образец лейтенанта Прието. Стать таким, как Прието, а может быть, и обогнать его! И Бенито мечтал: революция победила — разумеется, он сражался в рядах повстанцев и теперь возвращается в родные края на лихом коне, с верным винчестером, лежащим поперек седла, в широкополой шляпе с трехцветной лентой. Теперь уж дон Карлос, отец девчонки, не скажет ему, что у него, дона Карлоса, восемь племенных коров, а у отца Бенито — только две; и Кармен, Кармен, которая все еще любит Бенито, трепещущая, зардевшаяся от смущения, вся — воплощенная нежность, выходит к нему навстречу.

Но это только мечты. А в действительности все обстоит иначе. Время от времени слышится голос начальника:

— Пошевеливайся! Время не ждет!

Вокруг простиралась бескрайняя степь. До поля было еще далеко, — там батраков ожидали тяжелые мотыги и сорняк; сорняк выкапывали, он увядал, а немного погодя вновь обсеменял материнское лоно земли.

Восстание! Там, далеко, в глубине страны поднялись пеоны во главе с негром Руисом. Почти все они работали в соседних имениях.

— Будь проклято правительство! Оно грабит народ и выжимает из него все соки! — воскликнул Прието, получив эту радостную весть. — Хорошо, что есть на свете такой человек, как негр Руис, — он богатеям спуску не даст… Эх, если б я был помоложе!.. — с грустью в голосе проговорил он и, как бы оправдываясь, пояснил: — Эта рука у меня отсохла… теперь уж я ни на что не гожусь, я скован. Но осталась молодежь. И она должна выступить вся, как один человек.

Его взгляд, долгий и нежный, остановился на Бенито, который в это время вскапывал землю мотыгой.

— А ты, чоло, пойдешь или нет?

— Пойду, — сухо ответил Бенито.

— Правду говоришь?

— Правду. Завтра утром поеду в лодке.

— Молодец! Ты, я вижу, настоящий мужчина!

Бенито свое слово сдержал: на другой день, еще до рассвета, он наладил свою лодчонку и решил подняться вверх по течению реки Чико, вернее, по ее мелководному рукаву, который тянулся далеко-далеко, мимо асьенд.

— До Кочи доберешься по реке, а оттуда — пешком до Крусеса. Руис сейчас там. Если не встретишь — спроси у любого, — тебе всякий укажет, где он.

— Будет исполнено, господин лейтенант!

— А когда вернешься, то есть если вернешься, ты уже будешь лейтенантом. А может, и кем повыше: капитаном… генералом…

Заметив, что доброволец в плохом настроении, Прието спросил: