Морская раковина - [3]
Разве могла бы так легко и сочувственно читаться все та же «Морская раковина» — не введи писатель в ее текст размышлений о тенденциях современного рассказа, о судьбе писателя? Разве могли бы оригинальная композиция и сочные характеристики окончательно сиять с рассказа «Сельва в пламени» сходство с «судебным делом» — не найди Куадра для него рамки из окрашенных мягким юмором рассуждений о злосчастной доле репортера скандальной хроники нью-йоркского журнала? А как выиграл от авторского «я» рассказ «Гуасинтон». Сколько лирики, душевности в истории властителя монтувийских рек, каймана, получившего прозвище Гуасинтон. Рассказ написан человеком, умеющим разглядеть и смешное и поэтическое в самых неожиданных ситуациях, и его лукавая улыбка отлично вплетается в орнамент индейских сказаний.
Не все одинаково удалось писателю. Нельзя не заметить композиционной неслаженности «Бродячих музыкантов», несобранности «Кубильо, искателя стад». Есть некоторая надуманность в «Госте» или в ранней миниатюре «Любовь, которая молчала». Но лучшие рассказы Куадры точны по рисунку и не схематичны, эмоциональны и не мелодраматичны, легки и не легковесны, поэтичны и не манерны.
В этих рассказах мы встретились с большим художником, который на языке подлинного искусства поведал нам правду о своей родине и ее людях.
Э. Брагинская
МОРСКАЯ РАКОВИНА
Рассказы
Гибель «Тереситы»
— Прошло с тех пор лет двадцать или больше. Я, тогда еще совсем зеленый юнец, служил гардемарином на эсминце «Освободитель Боливар», крупнейшем корабле нашей республики. Мы возвращались из морского плавания к Галапагосским островам. Первую стоянку после перехода через Тихий океан мы совершили на острове Саланго, а затем, идя вдоль берега Монаби, легли в дрейф между мысом Аямпе и Оркадскими островами, чтобы провести артиллерийские учения.
— Суровое море в этих местах, — прервал рассказчика один из слушателей.
— Да, здесь море сурово, — продолжал моряк, — вот почему капитан и выбрал этот район для обучения новичков-артиллеристов меткой стрельбе. Огонь приходилось вести по движущимся и малым мишеням: старой шлюпке, плавающему бревну, бую. Учения продолжались два дня. На рассвете третьего мы должны были, сейчас уже не помню, по какой причине, включить машины и взять курс на север. Двигались до тех пор, пока не оказались сравнительно на небольшом расстоянии от Оркадских островов. В пути, разумеется, продолжали наши учения.
Ближе к полудню мы заметили, что от берега одного из островов отделился индейский челнок и человек, несомненно опытный в обращении с веслом, уверенно направил его в сторону нашего корабля. Когда маленькая лодка, которую, казалось, вот-вот поглотят волны, подошла к нам довольно близко, офицер на юте приказал гребцу удалиться от корабля. Но тот стал энергично жестикулировать. Было ясно: он просит разрешения подойти к борту «Боливара». Капитан, стоявший в это время с офицером на юте, внял немым мольбам гребца и отдал приказ, чтобы лодке разрешили пристать к кораблю. «Возможно, речь идет о деле, которое нас интересует», — сказал он. То, что капитан не посчитался на этот раз со строгими правилами, установленными для военных кораблей, поразило нас до крайности. Гражданским лицам категорически запрещалось, за исключением особо важных случаев, подниматься на борт корабля или подплывать близко к нему без разрешения высшего командования. Еще более строгими были эти правила, когда, корабль находился в открытом море. Однако человек в лодке не внушал никаких подозрений. Кроме того, в республике и за ее пределами, к счастью, царили мир и покой. Это происходило два года спустя после конфликта с Перу. Словом, не было никаких причин для тревоги. Следовало лишь позаботиться о том, чтобы незнакомец ни в коем случае не рассмотрел систему защиты корабля, поэтому его встретили у трапа. Вскоре он вскарабкался по нему. Это был старый чоло[1] лет семидесяти, с искалеченной рукой. Весь облик его выдавал в нем старого морского волка, одного из тех, которые так искусно управляют парусами, что никакой шторм им не страшен, никакая непогода; им также ничего не стоит провести большие суда в бухту Гуаякиля среди ее знаменитых мелей, таких же опасных, какими были для Одиссея Сцилла и Харибда. Старик остановился у входа на бакборт. Несколько смущаясь, беспокойно теребя свою панаму, он робко спросил, как ему повидать капитана. «Это я», — сказал капитан.
Рассказчика прервал официант, подошедший к нам с бутылкой джина.
Пропустив глоток, моряк продолжал:
— Мне, право, жаль, что я почти не владею местным диалектом. Было бы куда лучше передать то, о чем говорил старик, его же словами и выражениями. Но я постараюсь все вспомнить и ничего не упустить из того, что он сказал и что так взволновало нас.
