Морская чайка - [13]

От рыббазы в море тянется деревянный мостик на толстых, почерневших сваях. К этому мостику пристают рыбацкие моторки и баркасы. А еще с того мостика очень удобно удить в море рыбу. Ляжешь вот так животом на теплые доски, смотришь вниз на поплавок, и забота у тебя только одна — тащи удочку!

А рыбачили мы в тот день исключительно удачно. Может быть, бычки умышленно собирались возле рыббазы, чтобы разыскать тех родственников, которые уже попались на удочки; возможно, что и на-разведку приплывали, но, как бы там ни было, они толпами устремлялись к нам и клевали отлично. Только забросишь удочку и даже сесть не успеешь, как начинает тянуть поплавок. Дернешь — глядь! — бычок уже на крючке.

Вот так мы с Коськой и дергали, пока на мостике не появился Жорка-одессит.

Мы с ним познакомились еще в тот момент, когда пришли на рыббазу. Он как раз вылез из воды и натягивал на свои черные-пречерные плечи настоящую морскую тельняшку.

Я не мог насмотреться на эту тельняшку, тем более что она так шла к морским брюкам. А к тому же на гальке лежала и совершенно новая форменная фуражка. Словом, я понял, что вижу перед собой подлинного и, как видно, бывалого моряка.

— Это Жорка-одессит, — шепнул мне Коська.

И я еще больше убедился, что этот Жорка — личность незаурядная.

Жорке-одесситу было лет двадцать с лишком. Невысокого роста, сухощавый, он все время посапывал крючковатым носом и лукаво помаргивал левым глазом. Надев тельняшку, он взял в руки фуражку и солидно нахлобучил ее на маленькую голову с школярским ежиком. Фуражка была великовата для него и, пожалуй, сползла бы на плечи, если бы не зацепилась за круглые, хрящеватые уши.

— Удить топаем? — подмигнув, спросил Жорка.

— Удить, — подтвердили мы.

— Шьо тут удить? — неуважительно оттопырил губу и закрыл глаза Жорка. — Шьо тут удить,? Вот в Индийском океане ужение — шьо твой первый сорт.

Эти слова навели меня на мысль, что Жорка, как видно, бывалый моряк. И я не ошибся. В следующую минуту он начал рассказывать:

— Шьо? Разве это море? Это — лужа, мокрое пятно, и не больше. Вот ежели взять Атлантический океан или Средиземное море, это вам шьо — шутки? То — вещь, там есть, где развернуться. Бывало, идем в морском торговом флоте. Эх, мама моя: ни конца ни края! Широта, долгота, простор и такое прочее. Ни берега… Да шьо берега! Земли нигде не видать… Плывешь три дня, неделю… Да шьо неделю? Месяц! Два месяца! И хотя бы тебе остров или островок какой. Только летучие рыбы да киты… Шьо киты? Огромаднейшие акулы! Идут так аккуратно около корабля, словно те дамочки, что на Дерибасовской прогуливаются: культурные такие, вежливые, а попробуй бросить им человека за борт, так они же его в один миг слопают. Курева у вас, младенцы, нет?

С такой странной просьбой морячок обратился почему-то ко мне. И я сразу же догадался, в чем тут дело: он хотел выведать, курю ли я. Подумаешь! Так уж я нуждаюсь в курении! Разве я не знаю, что оно жизнь укорачивает?

Конечно, нам было интересно послушать бывалого моряка, но мы не стали возле него задерживаться. Коська заторопился на мостик, а я не хотел от него отставать.

И вот теперь Жорка-одессит сам подошел к нам.

— Шьо, клюет или только спрашивает?

— Немного клюет, — ответил Коська.

Жорка-одессит приблизился к нам, оперся локтем на столб и смачно сплюнул сквозь зубы в море.

— Шьо это за улов? Мелочь! — Он скосил взгляд на Коськин кукан. — Вот я когда-то удил в Индийском океане. Не помню уже где — то ли в Бомбее, то ли в Сан-Франциске стал наш пароход под уголь. Ну, капитан и говорит: «Жорка, подразни рыб». А мне шьо? Можно и подразнить…

Я забыл про поплавок. До чего же люблю слушать разные истории! Особенно когда рассказывают о далеких краях, о морских путешествиях или о рыбной ловле. И теперь я не сводил глаз с Жорки. А он между тем глядел куда-то в море, туда, где играют золотыми переливами отблески солнца, которое уже утонуло в море. В черных, искрящихся глазах Жоры было столько мечтательности, столько печали, что мне казалось: стоит заглянуть в них, и увидишь и Бомбей, и Сан-Франциско, и все те сказочные края, все моря и океаны, которые посчастливилось проплыть этому храброму морячку.

— Закидываю я себе удочку и закидываю. А на крючок, шьо думаете, — бычки? Черта с два! Вот такие угри берутся.

Вы когда-нибудь видели угрей, младенцы? Это ж змей! В руках не удержишь!

Жорка вдруг завертелся волчком, задергался, сжал кулаки и начал делать руками такие движения, словно он поймал лютую, извивающуюся, готовую ужалить гадюку. У меня даже мороз прошел по спине.

— Шьо твои головастики, — презрительно взглянул он на Коськин улов. — Я угрей нанизал на кукан, да такую уйму, что домой донести не мог. А как-то, откуда ни возьмись, — летучая рыба. Она как ухватила крючок, и — в воздух, над самой водой — лети-и-ит! И шьо ты думаешь? Унесла мою удочку…

Жорка удивленно крутит головой. По всему видно, что он до сих пор и досадует и готов рассмеяться оттого, что когда-то в Индийском океане летучая рыба нахально украла у него удочку. Но это воспоминание ненадолго завладело его воображением. Уже через минуту он рассказывал совсем о другом: