Морковку нож не берет - [66]

Я сожалею, что так получилось. Я не хотел ее убивать. Моя большая вина.

Но как мне кому объяснить, как я, по сути, Тамару любил?!. Кто любил хоть кого-нибудь, тот поймет. У нее была масса достоинств. Я не хотел. Но и она. Ей не надо было. Зачем? При таком избытке достоинств — и такое сказать! Нельзя же быть непроходимой дурой. Нельзя! Дура. Такое сказать! Нет, просто дура! Дура, дура, тебе говорю!

Страшилки обыкновенные

* * *

Он. Прости, но на презентацию нового тренажера ты пойдешь, похоже, одна. У меня заболела нога, и я не смогу тебе составить компанию.

Она. Нога? Правая или левая?

Он. Правая.

Она. А в каком месте, дорогой?

Он. Вот здесь. И здесь. Особенно ниже колена.

Она. Надо вызвать доктора.

Он. Ерунда, нога — не сердце. Отдохну, посплю, может быть, приму ванну, а ты собирайся, надо спешить, тебя ждут на презентации тренажера.

Она. Никуда не пойду без тебя. Что я забыла на этой дурацкой презентации? Почему меня должны там ждать — без тебя? Кто я им? Я лишь твоя жена. И все.

Он. Не огорчай меня, дорогая. Ты же знаешь, как я ждал тренажера... Иди, иди, тебе должно понравиться...

Она. Кто чемпион в тройном прыжке — ты или я?

Он. Я дважды чемпион в тройном прыжке, дорогая. Заметь: прыжок тройной, чемпионство двойное, но ты — единственная. Сделай приятное мне, сходи на презентацию, там будут кадыки теленка, запеченные в тесте с лимонным кремом.

Она. Но... я не хочу кадыков...

Он. Груши во фритюре с ванильным соусом, ароматный десерт, ты же любишь сладкое...

Она. А как же ты?

Он. Про меня скажи: у него заболела нога. Они поймут.

Она. Но... я, право, не знаю...

Он. Об одном прошу тебя: подадут мясо кенгуру — не ешь!

Она. Мясо кенгуру?

Он. Обещай, что ты не будешь есть мясо кенгуру.

Она. Хорошо, я не буду есть кенгуру. Я даже не знала, что мясо кенгуру съедобное.

Он. Иди. Иди, дорогая. Я лягу. Устал. Счастливо.

Она. Дорогой, я буду помнить о тебе...

Он. Помни о моем запрете.

Он. Ты уже возвратилась? Так рано? Как прошла презентация?

Она. Вполне сносно.

Он. Тебе понравился тренажер?

Она. В целом да. Хотя... ты же знаешь, я ничего не понимаю в тренажерах.

Он. Кто-нибудь вспомнил о моем тройном прыжке?

Она. Да, конечно. Говорили, что твой тройной прыжок очень техничен.

Он. Понравились ли тебе телячьи кадыки?

Она. Запеченные в тесте с лимонным кремом?.. Не блюдо, а сказка!

Он. А груши во фритюре?..

Она. С ванильным соусом?.. О-о-о! Объеденье!.. Жаль, что ты не попробовал.

Он. А мясо кенгуру? Ты ела мясо кенгуру?

Она. Что это? Что у тебя с ногой?

Он. Ты не ответила. Я тебя спросил, ела ли ты мясо кенгуру.

Она. Боже... твоя нога...

Он. Отвечай, ты ела мясо кенгуру?

Она. У тебя нет ноги...

Он. Ты ела Мясо Кенгуру?!

Она. Только... кусочек...

Он. Отдай мою ногу!

* * *

Обладатель мужского голоса, иным словом, Первый. ...Его любил Леонид Андреев. Хотя сам писал по-другому, не так. Но его любил. Любил и побаивался. А кто его не побаивался? Все побаивались. И Горький, и Блок, и Тургенев, я уже не говорю о Боборыкине, о Потапенко... Чехов и тот побаивался... Все!.. И вот Леонид Андреев, который натурально побаивался, сам хотел его напугать, была у него мечта такая. А в Ясную Поляну он часто приезжал, любил это дело... Придет, бывало, заведет разговор о Горьком, или о Стриндберге, например, или неважно о чем, об индийской йоге... и вдруг сделает глаза вот так... как он один умеет... и глядит на него. За столом-то, за чаем. Ну это, конечно, когда нет Софьи Андреевны рядом. При Софье Андреевне не смел. И глядит — а ему не страшно. Неприятно, это да. Но страха не было. Он потом Софье Андреевне говорит перед сном: «Жена! Меня Андреев пугает, а я не боюсь». И Горькому говорил, когда тот приезжал: «Путает меня Леонид Андреев, а я не боюсь!» А тот что придумал еще — видит, что взглядом не проймешь, так он что — так он стал тогда вот что: облизываться. Глядит, глядит — и облизнется. Это он нарочно так; у Бердяева — у того нервный тик был: он, это известно, язык показывал; болезнь такая. А Владимир Соловьев — тот хохотал по-сатанински. И никто не знал, когда захохочет. Вроде бы говорит с вами о Канте, о богочеловечестве каком-нибудь, о мерах к подъему народного благосостояния, вы и не ждете от него ничего этакого, а кто знает, что у него там в мозгах щелкнет? — как захохочет ни с того ни с сего сатанинским хохотом жутким! — все, кто слышат, у всех мурашки по коже!.. Но это он не нарочно. А тот нарочно. Раз — и облизнулся. Глядючи на могучую бороду. Каково?.. Если б Горький, куда б ни шло... но тоже страшно... А когда Леонид Андреев... Да так...

Обладательница женского голоса, иным словом, Вторая. Я боялась нескольких книг в детстве. Например, дедовскую «Акушерский семинарий» с черно-белыми картинками. А еще — книгу пьес драматурга Сухово-Кобылина. В ней ничего не было страшного, но меня пугала фамилия: жутковатая, нечеловеческая какая-то. Автор мне представлялся в образе сросшихся близнецов, на близнецов не похожих, потому что один был худенький, тощий, а другой здоровячок с продолговатым лицом и большими ноздрями. На самом деле он был, говорят, красавцем, но я его портрета никогда не видела и вообще книгу ни разу не открывала. Она стояла на верхней полке у деда, и этого для меня было достаточно. Лишь однажды, набравшись храбрости, я сняла книгу с полки, чтобы тут же поставить на место, развернув корешком к стене, а обрезом — наружу, и содрогнулась, представив себя женой этого человека... Позже я узнала, что его подозревали в убийстве любовницы, но он сумел оправдаться.