Мориарти - [10]

Тогда я и нашёл своё призвание в жизни. Сухой мир юристов — это не для меня. Я хочу быть детективом. Про Пинкертонов я слышал. Уже тогда слава о них гремела по всей Америке. Через несколько дней после того, как скандальная история стала достоянием гласности, я сказал отцу: хочу ехать в Нью-Йорк, чтобы работать в агентстве Пинкертона.

Я перевёл дыхание. Джонс смотрел на меня пристальным взглядом, который мне стал хорошо знаком, и я понимал: он взвешивает каждое моё слово. Свою подноготную я раскрывал ему без восторга, однако, понимал: на меньшее он не согласится.

— Отец мой был человеком спокойным, очень воспитанным, — продолжил я. — За всю жизнь он ни разу не повысил на меня голоса, но в тот день сорвался. Для него, человека рассудительного и здравого, работа полицейского и детектива (разницы между одним и другим он не видел) была чем-то низким, достойным презрения. Он умолял меня изменить решение, но я отказался. Мы повздорили, кончилось тем, что я уехал с несколькими долларами в кармане и растущим страхом — по мере того как родительский дом исчезал из вида, — что совершаю жуткую ошибку.

Я сел в поезд до Нью-Йорка. Трудно передать, что я чувствовал, когда вышел из здания Центрального вокзала, известного как «Гранд-сентрал-терминал». Я попал в город необычайного изобилия и отвратительной нищеты, поразительного изыска и немыслимого разврата, и эти полюсы находились так близко, что для перехода с одного на другой было достаточно повернуть голову. Я добрался до Нижнего Ист-сайда, и увиденное там напомнило мне о Вавилонской башне, потому что там проживали поляки, итальянцы, евреи, цыгане, все говорили на своём языке и соблюдали собственные обряды. Даже запахи на тамошних улицах были для меня в новинку. Детство моё затянулось, я жил под постоянной опекой — и вот подлинный мир наконец-то предстал передо мной.

Снять комнату труда не составило — на каждом многоквартирном доме висело объявление. Первую ночь я провёл в крохотной тёмной смрадной комнатке без мебели, если не считать малюсенькой печки и керосиновой лампы… скажу честно, что не чаял, когда наступит рассвет.

Поначалу я хотел пойти работать в нью-йоркскую полицию, думал, наберусь опыта, как страж закона, а уж потом предложу свои услуги агентству Пинкертона, но вскоре понял, что такие действия обречены на провал. Рекомендательных писем у меня не было. Не было и связей, никаких выдающихся достижений за мной не числилось, а без всего этого меня просто не пустят на порог. При этом полиция была оснащена из рук вон плохо, пышным цветом цвела коррупция. А знаменитое детективное агентство «Всевидящее око» разве станет связываться с неоперившимся юнцом? Был только один способ это проверить. Я явился прямо к ним и попросил взять меня на работу.

Мне повезло. Алан Пинкертон, самый знаменитый детектив в Америке и основатель детективного агентства, недавно скончался, и бразды правления перешли к его сыновьям, Роберту и Джонатану. Они открыли новые филиалы в Нью-Йорке и Чикаго и как раз подыскивали новобранцев. Вы удивитесь, но опыт работы в полиции необходимым условием не был. Скорее, наоборот. Среди полицейского начальства в Америке много таких, кто постигал азы профессии в агентстве Пинкертона. Честность, неподкупность, надёжность… Вот какие качества принимались во внимание, и я проходил собеседование вместе с обувщиками, учителями, виноторговцами, и все они надеялись расти вместе с агентством. И молодость мою никто не считал за минус. Выглядел я вполне пристойно. Неплохо разбирался в законах. В итоге меня взяли на должность оперативника по особым заданиям, с испытательным сроком, оплатой два доллара и пятьдесят центов в день плюс жильё и стол. Работать приходилось допоздна, и мне дали понять: если окажется, что я отсутствую, меня тут же уволят. Но я дал себе зарок — такого не случится.

Прервавшись на минуту, я помешал ложкой суп. Неожиданно в дальнем углу ресторана кто-то в голос засмеялся, видимо, собственной шутке. Мне вдруг пришло в голову, что так громогласно хохотать могут только немцы — едва ли это соответствует истине. Я возобновил свой монолог.

— Буду ближе к делу, мистер Джонс, история моей жизни едва ли вас волнует.

— Напротив, я слушаю её с большим интересом.

— Что ж, тогда просто скажу, что работу мою оценили весьма высоко, и по прошествии лет я заметно вырос по службе. Замечу также, что я вернулся в Бостон и помирился с отцом, хотя полностью он так меня и не простил. Несколько лет назад он умер, практику свою оставил моему брату, а мне — небольшую сумму денег. Лишними они не оказались — я не жалуюсь, но труд мой всегда оплачивался скромно.

— Насколько мне известно, высоким вознаграждением стражи закона не могут похвастаться ни в одной стране, — возразил Джонс. — Могу добавить, что доходы от преступной деятельности куда выше. Впрочем, прошу меня извинить. Я вас прервал.

— Я расследовал дела о мошенничестве, убийствах, пропавших без вести, подделках, ограблениях банков… всего этого в Нью-Йорке хватает. Не скажу, что пользуюсь теми методами и обладаю той удивительной проницательностью, какие утром показали вы. Но я настойчив, действую дотошно. Бывает, прочтёшь сотню свидетельских показаний и только тогда наткнёшься на противоречие, которое и приведёт тебя к истине. Именно благодаря этим качествам я часто добивался успеха, и меня замечало начальство. Позвольте рассказать вам об одном деле, которое мне доверили весной 1889 года. Тогда мне не было об этом известно, но именно благодаря тому делу я сегодня оказался здесь.