Море воспоминаний - [79]

– Где сейчас картина, бабушка?

– Ну, Кендра, конечно же, она все еще там! – бодро сообщает Элла, и на ее лице мелькает внезапная радость. – Каролин продолжает жить на Ре. Конечно, у нее есть помощники. Помнишь Сандрин и Бенуа, которые управляли домом Мартэ, чья дочь ухаживала за Кристофом во время его болезни? Они давно умерли, но их внучка управляет галереей Каролин в Сен-Мартене. Да и сама Каролин, несмотря на свой возраст, почти каждый день ездит туда, не может сидеть без дела. Она довольно известна в мире искусства и до сих пор обладает острым глазом на красоту, она всегда этим отличалась…

Элла замолкает и на мгновение опускает веки, потому что воспоминания ускользают от нее. Но потом она снова открывает глаза, пытаясь сосредоточиться на моем лице. Я чувствую, что она сейчас борется.

– И вообще, на чем я остановилась? Ах да, ваза. Итак, мы были в галерее, как раз перед отъездом в Эдинбург. Каролин сняла вазу с постамента и сказала: «Ты помнишь, что я тебе говорила? О философии, стоящей за этим искусством? То, что является уникальным, имеет свою собственную красоту, которая никогда не может быть разрушена; и что это всегда стоит починить, даже если оно разбито; и что переломы и шрамы тоже становятся частью красоты, делая эту вещь еще более замечательной, еще более драгоценной». А потом она добавила: «Исцели свое сердце, Элла. Позволь Ангусу помочь тебе. Склей свой брак прожилками чистейшего золота, сделай его лучше и сильнее, чем раньше». И мы это сделали. Да, представь, Кендра, я снова влюбилась в твоего дедушку. Каролин была права: наша любовь стоила того, чтобы ее починить. В конце концов мы сделали шрамы частью красоты нашего брака. – Элла замолкает, улыбается и вспоминает. Затем продолжает, и на мгновение ее голос становится чуть сильнее: – И Кристоф тоже был прав. Он был моей первой любовью, но Ангус стал любовью всей моей жизни. Я всегда думала, что хочу получить второй шанс с Кристофом, что жизнь обделила меня в этом. Но на самом деле второй шанс у меня был с Ангусом. Мне несказанно повезло, что я была любима двумя такими прекрасными мужчинами и сама любила их.

На долю секунды она снова теряется в своих мыслях, ее разум блуждает там, куда ведет ее запутанный клубок воспоминаний.

Но затем, сделав еще одно усилие, она снова обращает свое внимание на вазу.

– Когда ты отдашь Роне рукопись, отдай ей и вазу. Скажи ей, что я сожалею о причиненной ей боли, но покажи, что все можно исправить. Скажи ей, что я верю: так будет, даже если случится после того, как я уйду.

Я осторожно беру вазу и указательным пальцем перебираю лежащую в ней коллекцию белых раковин.

– А ракушки, бабушка? Та, что подарил Кристоф, здесь?

Она снова улыбается.

– Ну конечно! И та, что дал мне Ангус, тоже. И другие раковины, которые я собирала на атлантических пляжах как напоминание о прекрасных днях. А ракушки, которые нашли и подарили мне мои дети, – одни из самых дорогих. Сувениры. Воспоминания. Такое богатство…

Ее голос снова слабеет, глаза затуманиваются, а разум меркнет. Я наклоняюсь ближе, чтобы услышать ее шепот.

– Сохрани эти ракушки ради меня, Кендра. Добавь их в собственную коллекцию воспоминаний и сувениров. С Дэном и Финном. Как напоминание, что вы можете найти красоту в своей жизни. Даже в самые трудные времена.

– Сохраню. И я вернусь завтра, бабушка, – обещаю я. Прежде чем уйти, прежде чем в последний раз поцеловать ее в лоб и погладить тонкие белые волосы – когда-то темно-русые с медовым оттенком, выгоравшие под солнцем на том продуваемом всеми ветрами острове, среди трав и песчаных дюн, я повторяю свое обещание еще раз: – Я скажу ей, бабушка Элла. Я дам маме почитать твою историю. И постараюсь ей все объяснить.

Я встаю, собираю рукопись и для безопасности заворачиваю вазу с ракушками в свой зимний шарф.

Стоя в дверях ее комнаты, я на мгновение замираю, прислушиваясь к ее тихому дыханию. Оно меняется, замедляется: неглубокий вдох, пауза, выдох.

Теперь Элла недосягаема, ускользает все дальше с каждым вздохом. Я надеюсь, что она с ними, с теми, кто ушел раньше. Если они наконец снова обнимут ее, то, может быть, я смогу вынести то, что мне придется отпустить ее.

2015, Île de Ré

Нет и намека на то, что ждет нас впереди, пока мы огибаем Ла-Рошель, проезжая мимо хаотичного нагромождения уродливых вывесок, рекламирующих предложения супермаркетов, что расположились по обе стороны городского объезда. Но скоро я начинаю ощущать, что вокруг нас происходят едва заметные перемены: когда Дэн опускает стекло, чтобы дать раннему летнему теплу проникнуть в машину, в воздухе уже чувствуется свежесть. Растительность тоже изменилась – вдоль дороги теперь видны низкорослые сосны, кустарники с серебристыми листьями, которые стойко переносят пронизывающий соленый ветер. И свет тоже неожиданно меняется. Усиливаясь, он делает ярче и выразительнее все вокруг, особенно цветы тамарисков с оперением, подобным розовой пене. Головки камышей, растущих в придорожных канавах, окрашиваются в насыщенный бархатно-коричневый цвет, они будто танцуют в непрерывном потоке проезжающих машин.