Море воспоминаний - [23]

Кристоф нежно подтолкнул ее локтем:

– Элла, ты глубоко задумалась. Вернись к нам!

Она улыбнулась, ощутив прикосновение его руки, и ответила:

– Я думаю, что это из-за «Негрони», а может быть, Париж действует на меня опьяняюще.

За ужином разговор неизбежно коснулся последних известий из Германии.

– Париж все еще наводнен беженцами, – объяснила Марион Элле. – Люди обеспокоены тем, что Германия попирает договоренности и не собирается останавливаться после чехословацкой экспансии; ходят слухи о преследовании евреев в восточных странах. Моя кузина Агнес привезла свою семью в Париж, но она в ужасе от того, что может случиться, если нацистская догма распространится. В отличие от меня, видишь ли, она вышла замуж за еврея, тогда как я выбрала мужа вне обеих моих религий. Любовь во всем виновата, n’est-ce pas, chéri?[53] – закончила она, одарив улыбкой своего любимого мужа, сидевшего напротив нее.

Элла всерьез задумалась, разрезая turbot à la crème[54] на тарелке перед собой. Она и не подозревала, что у Марион еврейские корни. Разве вероисповедание не передается по материнской линии? Кристоф и Каролин иудеи? Она чувствовала себя такой глупой из-за того, что не подумала об этом еще на острове, не придала значение тому, что они ни разу не посетили церковь. Ей, опьяненной тогда ощущением свободы, это и в голову не пришло.

– Как ты уже заметила, Элла, – словно прочитав ее мысли, сказала Каролин, – мы не слишком-то религиозны, нас трудно назвать верующими. Отец Maman был из иудейской семьи, а Grand-mère[55] – из католической. Но вообще семьи Maman и Papa стали атеистами поколение или два назад. Учитывая происходящее в мире, возможно, нам всем будет лучше от этого. Ты шокирована?

Элла на мгновение задумалась.

– Нет, не совсем так. Мне кажется, что вы все глубоко верите друг в друга, в истину и красоту, и, возможно, это единственная вера, которая действительно имеет значение. Мои родители всегда настаивали, чтобы мы посещали церковь каждое воскресенье, но я должна сказать, что никогда не испытывала при этом особого душевного подъема. На самом деле теперь, задумываясь об этом, я понимаю, что чувствовала себя ближе к любому из существующих богов, когда мы плыли на «Бижу» прошлым летом, чем находясь в каком-либо храме.

Кристоф одобрительно хмыкнул.

– Вот видишь, она все прекрасно понимает. Бог присутствует в красоте и свободе. Вот что имеет значение.

Месье Мартэ тихонько цокнул языком, но выражение его лица было трудно назвать неодобрительным. Он улыбался своей жене, и выражение его глаз красноречиво говорило, что он любит ее душой и телом.

* * *

Она решила, что Париж немного похож на сантимы[56], звеневшие в ее кошельке, которые были гораздо легче, чем тяжелые трехпенсовики и пенни в Шотландии. Город, как и монета, имел две стороны. Одна сторона – ожидаемая: элегантный, культурный, гламурный Париж, знакомый по фотографиям и статьям в журналах Picture Post и National Geographic. Она и теперь продолжала активно знакомиться с ней – посещала магазины и галереи вместе с Каролин и Марион, пила крепкий черный кофе из маленьких чашечек, как требовала последняя французская мода, – она уже смело заказывала его всякий раз, когда они останавливались в кафе, чтобы восстановить силы. Она побывала с Каролин в Лувре, проведя несколько часов в лабиринте галерей музея, при этом узнав об искусстве больше, чем когда-либо узнавала на уроках в школе. Кристоф присоединялся после работы, и все трое прогуливались вдоль Сены, наблюдая за лодками на реке, любовались работами художников, которые, установив свои мольберты напротив собора Парижской Богоматери, пытались запечатлеть величественные формы собора на фоне неба и их колеблющиеся отражения в воде. Она наслаждалась каждым мгновением, но особенно этими вечерними прогулками, когда, держа Кристофа за руку, весело смеялась над его рассказами об очередных неприятностях, в которые он попал в банке. Иногда Каролин находила предлог, чтобы оставить их вдвоем, и они уединялись на берегу реки и целовались, к явному одобрению проходивших мимо лодочников, под пыльными листьями платанов, которые росли над ними вдоль набережной.

Но ведь у города была и другая сторона. Среди всеобщего веселья и роскоши по улицам Парижа ковыляли сбитые с толку, растерянные беженцы с серыми лицами, потрясенные тем, что оказались на чужбине, выброшенные из своих городов, как мусор, лишенные домов и имущества. Они привезли с собой вместе с потрепанными чемоданами и раздутыми саквояжами напоминание об угрозе, которая продолжала набирать силу за восточными границами Франции.

И Элла, уже привыкающая к нюансам парижской жизни, явственно ощущала, что город чем-то озабочен. Его жители занимались повседневными делами, как и всегда, но с каким-то смутно-рассеянным видом, напряженно прислушиваясь к последним новостям о маневрах немцев. Обыденность и ожидание надвигающейся бури соседствовали в Париже тем летом: две стороны одной медали.

Целый день Элла помогала мадам Мартэ стирать и перешивать старую одежду Кристофа и Каролин.

– Кузина Агнес не смогла взять с собой много вещей, когда они уезжали из Австрии, так что это может пригодиться ее детям.