Море в ладонях - [86]

Миша положил письмо на стол, добавил:

— Вот все.

С минуту стояла томительная тишина. Люда, как в школе, подняла руку, спросила:

— И кому мы пошлем это письмо?

— Я думаю, товарищу Крупенину, затем в Госстрой СССР, в ЦК ВЛКСМ, секретарю крайкома партии товарищу Ушакову, секретарю крайкома ВЛКСМ, в Госкомитет.

Люда Бежева села, слегка поежилась, сразу же стала маленькой.

— А я бы в первую очередь послал в Совет Министров, — заявил с места Юрка. Он не имел решающего голоса, так как не был членом комитета, но и не считал себя вправе молчать. Письмо же будет подписано и по его поручению.

— В Совмин преждевременно, — сказал Миша, и Юрку никто не поддержал. — Теперь по существу письма какие будут замечания?

Люда сказала:

— Здорово написал! Когда ты читал, у меня даже мурашки по коже бегали.

Все сошлись на том, что письмо следует послать без дополнительной правки. Но вот встала Таня, метнула сердитый взгляд в сторону Миши и выложила:

— Слишком плаксиво ты пишешь! Уважаемые… дорогие… обязуемся… заверяем… А почему не написать: «Требуем». Почему?!

— Ну, знаешь ли, — смутился Миша, — секретарь крайкома или товарищ Крупенин тебе не Люда и не я, чтоб требовать…

— Значит, Люда может ходить в кирзовых сапогах, месить бетон, наживать ревматизм, рожать детей, жить в неблагоустроенной сырой квартире, дышать отравленным воздухом и, кроме всего прочего, должна молиться на Крупенина? Вот ты и скажи, кто для кого: Крупенин для Люды, для нас или мы все должны жить для него?

— Ты уклоняешься от существа поставленного вопроса, — весь наливаясь краской, парировал Миша.

— Нет, не уклоняюсь! Кто виноват во всех тех недостатках, о которых мы говорим второй день? Да прежде всего твой Крупенин и его дорогой товарищ Мокеев. Оба они не наденут рабочие сапоги и не встанут на место Люды, а жаль. Какое им дело, в каком ты будешь жить доме! А им ведь доверили партия, наш народ, мы — создатели материальных ценностей — доверили наши судьбы. Вот я бы и написала: не просим, а требуем. И пусть они приедут на стройку, здесь отчитаются в том, как умеют планировать, рассчитывать, хозяйничать, экономить наши, народные, деньги.

На этот раз и Юрка встал:

— Таня, конечно, права, но мы-то сами еще ничего не сделали, чтобы выправить положение. Мы ни разу не говорили о наших болячках даже в крайкоме комсомола. Я тоже вначале ввернул не то про Совмин, а потом подумал, что это будет скорей походить на жалобу, на скулеж…

— Спасибо, — заметила иронически Таня и отвернулась.

— Кто еще хочет сказать? — спросил Миша.

— Я с Юрой согласна, — подтвердила Люда.

— И я…

— Ставлю на голосование, — объявил Миша. — Кто за отправку письма в первой редакции, прошу поднять руки! Один… два… три… шесть. Кто против? Нет. Ты воздержалась, Таня?

— Да.

Миша обвел всех взглядом:

— Значит, с этим вопросом все… Объявления есть?

Не дожидаясь остальных, Таня покинула комнату комитета и незаметно выскользнула в прохладную темную ночь. Юрка выскочил почти следом. Прислушался. Стук Таниных каблучков по деревянному тротуару удалялся в сторону бараков, значит, решила идти напрямик к своему общежитию. Юрка прибавил шаг, догнал Таню.

— Зря ты обиделась.

— Отвяжись.

— Не примут меры — тогда я первый в Совмин напишу!

Таня резко обернулась, и Юрка едва не налетел на нее грудью.

— Юра, уйди!

Таня прошла вдоль бараков, промелькнула под уличным фонарем. Чья-то хищная тень метнулась за ней и тоже скрылась за поворотом. Юрку кольнуло под самое сердце, бросило в жар. Он мигом сорвался с места, в два счета одолел расстояние до фонаря, и тут же в шагах двадцати…

— Таня!!! — закричал Юрка с ужасом.

26

Только в конце недели поднялся Платонов с постели. Он и слушать не хотел Коренева, уверял, что вполне здоров, а дома лежать опротивело:

— Уверяю вас, не пожалеете, Дмитрий Александрович! Ершов приятный человек. А хозяйка?! Хозяйка — прелесть! Я познакомлю вас обязательно и не далее как через час. Машина заказана, и никаких разговоров…

«Прелесть» встретилась им возле дома, когда они рассчитались с таксистом.

— Будешь еще? Будешь?! — спрятав за спину отобранный кусок мела, наступала она на курносого голубоглазого мальчишку.

Скуластый крепыш, прижавшись спиной к штакетнику, имел далеко не воинственный вид. Следы его «преступления» — на асфальтной пешеходной дорожке. Очевидно, Катюша застала его в тот момент, когда он старательно выводил мелом последнюю букву ее имени. Увидев Платонова, а с ним незнакомого человека, Катюша сердито что-то сказала мальчишке, и тот мгновенно исчез за кустами акаций.

Платонов солидно откашлялся, сделал два шага вперед, протянул Катюше литровую банку:

— Держите, сударыня, обещанное.

В банке пара голубых гурами. Они подросли, и теперь их можно поместить в общий аквариум. Глаза Катюши вспыхнули, заблестели восторгом…

В гостиной Ершов был не один. Позабыв о прошлых обидах, час назад пожаловал Игорь Петровский. Если бы раньше его поддержали в местном издательстве, он вскоре имел бы деньги. Но когда денег нет, а нужда прижимает, надо придумать что-то. Игорь сунулся к одному из друзей, к другому — безрезультатно. В магазинах же появились и скоро исчезнут портативные магнитофоны. Выручить мог только Ершов. Но сразу о деньгах не заговоришь, пришлось чаевничать. Зашел разговор о довольно оптимистической статье Игоря в краевой печати. И тут Ершов спросил, читал ли Игорь вчерашнюю «Литературку». Игорь понял, о чем пойдет разговор, решил его не затягивать, острых углов избежать: