Море в ладонях - [21]
Через два дня, возвращаясь из дальних бригад, Дробов заехал в Еловск. Таню ему удалось разыскать на площадке, где были передвижные электростанции. Гул дизелей заглушал голоса. Таня готовила к пуску полученный агрегат. Руки, лицо, комбинезон — все было в масле. Тут же с ведром, ключами, воронками, ветошью хлопотал Юрка.
Только когда двигатель заработал ритмично и четко, а стрелки приборов подтвердили нормальную работу генератора, Таня, спрыгнув на землю, подошла к Дробову.
Они уселись на штабель белых, сладко пахнувших досок. Дробов высказал просьбу.
Таня задумалась:
— А может, все-таки, без меня?
Он сказал откровенно, что можно и обойтись… Но приезжие американцы не просто гости. Как дружеский жест, он делает ужин для них. Они вправе спросить, почему он так дик, одинок, не имеет друзей. Будь мистер Кларк без супруги — дело другое…
Когда Таня увидела Дробова, ей так и хотелось напомнить о вечере в ресторане…
— Хорошо, я приду, — сказала она, не желая быть мелочной. — Но когда это будет?
Он обещал сообщить заранее. Сразу весь просветлел, оживился.
Она усмехнулась и чуть пытливо, с издевкой:
— И как я буду представлена?
— Как мой лучший товарищ.
На этот раз даже вздохнула, с сомнением покачала головой, что, видимо, означало: не морочь мне голову.
— А разве не так? — удрученно спросил Дробов.
— Не знаю, — ответила Таня и вспомнила ночь, когда он в машине вел себя много хуже.
Они вновь помолчали.
— Но я же немецкий учила, — сказала она.
— Они говорят по-русски. Он хорошо. Она хуже, но все понимает.
— Они капиталисты?
— По его словам, он не кит, но все же крупный предприниматель. Когда-то работал с русскими эмигрантами мастером на бумажном заводе, потом завел свое дело, расширил его. Сварганил, как говорится, бизнес. Джейн была его машинисткой, а теперь… Чисто американский образчик свободы предпринимательства…
Позвонил Дробов Тане на следующий день. Их разделяло тридцать километров, но он хотел слышать даже ее дыхание.
— Завтра, Таня, в шесть вечера приезжают Кларки. Когда машину прислать?
— Не надо, — тихо сказала она.
Меняясь в лице, он спросил:
— Почему?
В трубке шорохи, треск, тишина. И вдруг доверительно, понимающе, преданно:
— Возьму выходной и приеду сама.
— Таня!
Она нехотя опускала трубку.
— Таня! — донеслось еще громче, настойчивей.
Она подождала, когда он в третий раз позовет, улыбнулась и положила трубку на рычаги.
— Ты куда? — спросил секретарь комитета Миша Уваров, когда Таня усаживалась на попутную машину.
— На встречу с американцами! — ответила важно и рассмеялась.
— А почему я не знаю? Ты шутишь! Они кто, студенты? К нам едут?!
— Нисколечко не шучу… Капиталисты!
У Миши перехватило дыхание:
— Не ври! Молодежь! Демократы!?
— Посмотрим — узнаем, — крикнула весело Таня, скрываясь в кабине машины.
«Вот чумная. На пушку берет. А я дурак — клюнул!» — Миша спешил в комитет.
Таня приехала не к шести, а к четырем. И только покинув машину, окончательно поняла, что зря согласилась на встречу с американцами. Но голос рассудка подсказывал сердцу: глупо! Было бы честней отказаться сразу!
В заботах об ужине для гостей Таня забылась. Дробов больше мешал, чем помогал. Он спешил предупредить ее любое желание: вносил, выносил, протирал вилки, тарелки, ножи, фужеры… Таня в шутку даже прикрикнула на него. Он покорно, с видом доброго малого, уставился на нее. Того и гляди виновато заплачет. Она не вытерпела, простила и даже коснулась рукою его опущенной головы:
— Ну ладно уж, ладно. Только не хлюпать. Этого не хватало!
К ней пришло хорошее настроение. Неожиданно она поняла, что давно скучала по кухне, что жизнь порой хороша и в малых заботах о ком-то.
Сервируя стол, она продолжала думать о Дробове. На стройке она не жила без друзей и знала их лучше и дольше. И вот появился еще человек, совершенно чужой. Из последней шеренги он уже в первой… А сегодня она поймала себя на желании потрепать ему волосы, подурить. Ей хотелось быть доброй. Коснуться щекою щеки, наверное, очень колючей, как у отца. Но вспомнив отца, Таня даже нахмурилась и обиделась на себя. Три дня назад получила письмо от отца. Могла бы ответить.
Мистер Кларк с супругой приехали в седьмом часу. В дороге не раз останавливались, чтобы разглядеть Тальяны, вершины которых в снежных папахах и шпилях куда грандиознее Альп. Глупы их соотечественники, когда утверждают, что «за железным занавесом» сплошной мрак и темь. Он — мистер Кларк — и его супруга о многом расскажут в Штатах. У репортеров будет работа. Надо купить еще шкуру медведя, блесны, на которые ловятся здесь лососи, сфотографироваться на знаменитом Байнуре, побывать с рыбаками в пресноводном сибирском море…
— Знакомьтесь! Мой лучший друг, — представил Дробов Таню супругам Кларк.
Джейн протянула дружески руку и, как показалось Тане, спружинила на каблучках. Она, улыбаясь, прямо и откровенно окинула Таню взглядом, громко представилась:
— Джейн!
Дробов не сомневался, что Таня понравилась американке. Он почувствовал это интуитивно. Женщины оказались очень похожими. Похожи лицом и нарядом, фигурой и умением смотреть прямо и смело в глаза.
— Как это хорош, у меня будет подруг! — воскликнула щедро американка.
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».