Море в ладонях - [132]

Марина с Андреем уехали следом.

Вернулись ребята, и пришла очередь Ершова и Ксении Петровны. Она села вперед, подобрала шубку, он уселся за нею, взял крепко за локти. Катюша с Сашкой столкнули их. И ветер, и люди — все устремилось навстречу с диковинной быстротой. Там, где горка сходила на ледяную дорожку, санки подбросило, и Ксения Петровна, ахнув от страха, прильнула сильнее к Ершову. Прядь ее волос, выбившись из-под шапочки, защекотала ему лицо. Он прижался щекою к ее виску, закрыл глаза, задышал учащенно и горячо. Санки мчались с неослабевающей быстротой, и каждый из них, боясь открыться другому, хотел, чтобы этот стремительный бег превратился в вечность.

Но вот они оказались в конце ледяной дорожки. Он встал и подал ей руку. На какое-то мгновение она задержала ее в своей. Взгляд ее был встревожен, и можно было подумать со стороны, что это они герои чеховской «Шутки», что только что между ними произошло нечто подобное. Однако чеховский герой шепнул своей Наденьке о любви. Виктор Николаевич не смог бы так зло пошутить. Пока они неслись с горки, он пережил одно из лучших мгновений в жизни. А она всем своим существом хотела понять его…

Они шли назад держась за руки, волоча за тесемку санки. Он сказал о погоде, об оттепели, она ответила невпопад. Катались еще. И каждый раз он дышал горячей в висок, сердце его колотилось по-сумасшедшему… А из головы никак не выходил чеховский рассказ. Хуже того, Ершов подумал, что неправильно понял свою спутницу за столом, когда говорила она о счастье.

Собрались все у горки.

— Поздно уже, — сказала Ксения Петровна.

— Еще разок! — сверкнула глазами Катюша и, схватив санки, побежала на горку.

Сашка, завладев вторыми, не отставал от нее.

— Закурим, — предложил Ершову Дробов.

— Ну вот еще! — возмутилась Марина. — Свежего воздуха не хватает. — Судя по всему, у нее было неважное настроение. К ее разговору с Дробовым Ершов почти не прислушивался, был слишком занят Ксенией Петровной.

От шумного хоровода ряженых отделился гусар в валенках:

— Ба! Да здесь знакомые все лица! Привет и поздравления!

Черная узкая маска скрывала наполовину лицо гусара, однако каждый узнал в нем Игоря. Игорь раскрыл коробку конфет:

— Прошу!

В коробке крошечные сахарные бутылочки, наполненные ликером. Когда все взяли по конфете, Игорь воскликнул:

— Минуточку!

Он принял позу бывалого вояки, произнес потрепанный «восточный» тост за дружбу змеи с черепахой.

Но поскольку тост не произвел ожидаемого впечатления, Игорь выдал второй за вечную проблему любви между мужчиной и женщиной.

Несколько приотстав от Ершова и женщин, Дробов сказал Игорю:

— Все это, может, даже не глупо, не мне судить, но в твоем исполнении звучит пошловато.

— Видали мы этих дам! Строят из себя сахарных недотрог, а помани пальцем…

— Что?! Что?!

Дробов придвинулся к Игорю.

Игорь попятился:

— Юмора не понимаете! Сами-то анекдоты почище травите.

— Не ангелы. Травим. Но знаем, где и с кем!

— А-а!.. — Игорь махнул рукой, свернул к своим ряженым.

Марина заметно отстала от Ершова и Ксении Петровны. Дробов ускорил шаг, чтобы быстрее ее догнать. Той же тропинкой возвращались в поселок. Сашка сразу же запросился домой:

— Нет, дядя Витя, я не боюсь. Когда мама и папа дежурят на гэсе, я все время один ночую. Придут, скажут, ушел без спроса. А я обещал сидеть дома.

Как только переступили порог, Катюша зевнула и объявила, что хочет спать. Пришлось ее отпустить «на женскую половину». Долго не приходили Андрей и Марина. Уже выпили по чашке кофе, по коньяку, а их все не было. Громкость у телевизора убавили, чтобы не мешал спать Катюше. Наконец прозвучал звонок, но не входной, а телефонный.

— Ты откуда, Андрей?! — удивился Ершов.

— Из гостиницы!.. Новость слыхали?

— Какую?

— Мокееву сунули строгача. За плохую работу, за всякие там дела, предупредили о полном несоответствии!

— Бог с ним, с Мокеевым. Но тебе-то места у нас не хватило?

Оказалось, Марине рано утром ехать с американцами на Байнур, а ему утренним поездом в зверосовхоз. Из поселка до центра города десять километров. Подвернулось такси, завез Марину домой, сам в гостиницу. По крайней мере, на поезд не опоздает. За гостеприимство спасибо.

Ксения Петровна слышала разговор. Когда Ершов взглянул на нее, она была-чуть бледная и растерянная. Ей и в голову не приходили дурные мысли, а просто стало не по себе.

— Еще чашечку кофе?

— Спасибо. Не надо.

— Замерзли?! Вина?

Почти все актеры театра курили. Однажды и она попробовала затянуться табачным дымом. С тех пор к табаку питала отвращение. Но сейчас ей вновь захотелось притупить остроту воспаленного мозга, заглушить биение пульса в висках.

— Вы пейте. А мне, если позволите, я закурю.

Ершов сидел так, что мог наблюдать всю ее от пышного светлого облачка на виске до белых изящных туфелек на ногах. Свет зеленого абажура настольной лампы делал лицо Ксении Петровны непроницаемым. Она казалась серьезней, чем час назад, почти чужой, намного красивей. Он чувствовал себя увальнем в этом таинственном одиночестве с женщиной.

Отложив сигарету, она сказала:

— Нет, лучше выпью чашечку кофе.

Он налил. Желая ее успокоить, отвлечь от тягостных дум, сказал: