Море согласия - [33]

Вот уже первые повозки возвращаются к кочевью, тянутся одна за другой. Тувак стоит у входа в кибитку, жадно глядит вдаль.

Девушка не заметила, как к ней подошла старшая жена Булат-хана — ласковая Нязик-эдже. Тронула за плечо, головой покачала с сожалением.

— Знаю, девушка, все знаю, — сказала печально. — Любишь ты его...

Тувак вздрогнула:

— О ком говорите, эдже?

— О Кеймире, доченька. О ком же еще? Чужую любовь всегда все видят. Это только сами влюбленные не догадываются, что про них другие знают. Хан тоже подозревает, девушка. Смотрю вот на тебя и думаю: оборвет он твое счастье, не даст соткать тебе самый красивый узор. Разве не слышала? Разорил хан Кеймира. В одной рубахе и штанах оставил, да еще старый верблюд остался и жеребец пятнадцати лет, — труха сыплется. Большой калым хочет отец за тебя взять. А где достать богатство батраку?..

— Ой, не говорите об этом, тетечка, — взмолилась Тувак. — Сама знаю и ничего не придумаю для своего счастья. Может, найдется человек: уговорит отца, чтобы не гнался за богатством.

— Эх, девушка, — вздохнула Нязик-эдже... — Ну, да ладно, я побегу встречать хана. Вон он — близко уже...

К вечеру похолодало. Должно быть от дождя. Да и лето на убыль пошло — пора отступить жаре. Тяжелое огненно-желтое зарево долго висело над морем, отражаясь золотом в холодных каспийских волнах.

Кеймир натянул поверх халата старый чекмень, взял ружье и отправился на киржимы. Сегодня — его очередь сторожить море, чтобы не подкрались к бухте враги, не захватили бы врасплох спящих челекенцев.

С Каспия дул пронизывающий ветер, и Кеймир, кутаясь в чекмень, все время посматривал то на кочевье, то в море. Возле кибиток задымились тамдыры, выбрасывая красные языки пламени. Вот у крайнего изогнулась гибкая девичья фигурка. Девушка взяла кумган и направилась быстро к морю. Кеймир оцепенел, дух перехватила.

Отошла подальше от кибиток Тувак, оглянулась — никого сзади нет. Ускорила шаг. Спешит к киржимам, и чудится ей, будто кто-то рядом, идет. Остановилась — никого. Пошла — опять кто-то преследует. Слышно, как шуршит одежда. Тувак ойкнула, побежала, — сначала тихо, затем быстрее. Но и преследователь бежит рядом. «Не джин ли?» Подбегая к киржимам, догадалась девушка, что шуршат платье и шаровары на ней же самой. Засмеялась Ту вак таким счастливым смехом, будто из костлявых лап джина вырвалась.

— Ты чего это? — озираясь по сторонам, спросил Кей мир. — И кумган с собой взяла. Разве воду из моря пить можно?

— Ой, и правда ведь, — испугалась Тувак. — Лучше бы и вовсе не брала. Теперь отец увидит — сразу догадается.

Сели они на борт киржима, боком к кибиткам, чтобы в случае чего, разойтись в разные стороны. Тувак сказала несмело:

— Вот пришла я, Кеймир-джан... Вижу, что не ждал. Убери-ка свои руки, не протягивай, куда не следует...

— Ох, тебя даже за руку нельзя взять, — разочарован но вздохнул Кеймир.

— Придет время — возьмешь, — тихонько засмеялась Тувак и опять шлепнула его по руке. — Чего ты меня за ко су дергаешь? — И вдруг заговорила боязливо: — Я пойду, а потом, ночью, приду, поговорим... Только без рук. — И Тувак, словно птичка, вспорхнула; набрала воду в кум ган и быстро пошла к кибиткам.

В эту ночь Булат-хан ночевал в кибитке старшей жены Нязик. Не из любви к ней мостился хан на мягкой под стилке и укрывался легким одеялом из верблюжьей шерсти. Надо было сделать наказ жене, чтобы без него с умом управляла делами. Перед сном вместе пили чай, вели раз говор о том, о сем. Хан в белой бязевой рубахе с расстег нутым воротом, почесывал грудь, смахивал с густой черной бороды крошки чурека, икал блаженно.

— К чему бы маслахат опять? — спрашивал он сам се бя вслух. — Живут же люди и без сборищ... А все Кият за тевает, народ с толку сбивает.

— Вам-то что, ага?— ласково журчала Нязик. — Зовут — поезжайте. На людей посмотрите и себя другим по кажете... Дочке не забудьте украшения купить. Взрослой стала, бедняжка...

— Почему же — бедняжка? — упрекнул хан — Разве живется ей плохо? Ест, пьет вдоволь...

— Ох, поверьте уж мне, ага... Сохнет она в последние дни, от несчастной любви сохнет. Как узнала, что Кеймир без хозяйства остался, так и потеряла всякую надежду...

— Хозяйство его — в моих руках, — хмыкнул хан. — Надо будет верну ему все. Бедным Кеймир не останется...

— Дай-то бог, — еще приятнее заворковала Нязик. — Сильнее и добрее на всем побережье парня нет, ага. Выдай за него дочь, не ошибешься. С его-то силой, он и сам встанет на ноги, и тебе до самой могилы помогать будет...

— Тьфу ты, — рассердился Булат-хан. — Да с чего ты взяла, женщина, что я не хочу отдать за него свою Тувак? Разве был повод для таких разговоров? Не спешу ее выдавать — это другое дело. Пусть с годок еще повздыхает, окрепнет. Пальван — все равно, что инер породистый...— И Булат-хан закатился бесстыдным смехом. Нязик-эдже покраснела густо: давно уже не слышала подобных слов от мужа...

— Чилим подать, может? — игриво спросила она, надеясь, что после курева хан впадет в блаженное состояние и приласкает ее.

— Ну, что ж, подай, — уступчиво согласился Булат-хан.— Давно ты уже мне не подавала...