Море Имен - [37]

Тип в серой куртке замялся и нервно облизнул губы. Лицо его исказилось. Иней моргнул. Сердце бухнуло раз, другой и заколотилось как бешеное.

— Ты меня не узнаёшь? — тихо спросил тип.

Иней проглотил комок. Потёр бритую макушку.

— А вы кто? — через силу выговорил он и отступил ещё на шаг.

Он весь дрожал, но не от страха, а от какого-то иного чувства, которое перехватывало дыхание и приподнимало изнутри, как волна.

На самом деле Иней давно узнал этого человека, и не только потому, что видел его сотни раз — в записи на мониторе, на фотографиях в альбоме и глазами своего сердца. Встречный был поразительно, до ужаса похож на Алика — на такого Алика, каким тот стал бы лет через двадцать. У него даже хвост по спине болтался. Пробитый сединой вороной хвост…

— Ты меня не узнаёшь? — беспомощно повторил Серая куртка. Он шагнул ближе к Инею и заискивающе, как собака Луша, заглянул в глаза.

Иней открыл рот да так и остался стоять — дурак дураком.

Трудно было дышать. Всё вокруг — солнце, небо, дома, дороги — словно поблёкло, ушло в тень, вдаль. Мир сузился до одного-единственного лица, в которое Иней смотрел, смотрел, смотрел — и не мог оторваться.

— Ты меня не узнаёшь? Может, на фотографиях видел… — голос немолодого мужчины дрожал, в глазах стояли слёзы. — Иней… я старый стал, правда… не узнаешь… Я папка твой, Ясень.

Глава 4 Геотаргетинг

«Солнечный круг, небо вокруг, — пели на уроках музыки, — это рисунок мальчишки…» Дай сейчас Инею альбом, краски, кисточку — именно так он и стал бы рисовать. Золотым колесом катилось солнце по небу, от края до края земли летал шалый ветер, улыбались ему щекастые облака. Наступили каникулы, дождь кончился, папа вернулся живой.

Иней крепко зажмурился.

Когда он открыл глаза, ничего не изменилось.

Всё было по-настоящему.

— А у меня амнезия была, — сказал папа грустно. — Знаешь, наверно, что такое.

— Ага, — сказал Иней.

Они сидели рядышком на скамейке у подъезда, глядели друг на друга и не могли наглядеться.

— Знаешь, пап, — счастливо сказал Иней, — а я тебя сразу узнал. Я ведь тебя видел, ну, на записях с камеры и на фотографиях.

— А чего волком зыркал? — обиделся папа. Иней смутился, но папа сразу же засмеялся и снова обнял его, шумно дохнув в ухо.

«Ну, сын! Здоровый! Мужик!» — сказал он там, на дороге, и сграбастал мужика в охапку вместе с рюкзаком и сменкой. Иней хихикал и всхлипывал, как чокнутый, а папа накрепко прижал его к себе и нёс до подъезда на руках, будто маленького. «Ну, рассказывай, как твои дела», — сказал он, спустив Инея с рук на скамейку, и уселся рядом, и долго-долго слушал. Даже когда Иней играл с Лёнькой в путешествия, он не трещал так, как сейчас. Он рассказал папе про всё — и про Лёньку, и про его собаку, и про маму с Аликом, и про Шишова, и о том, как хотел, чтобы Алик забрал его к себе жить.

— Не переживай, — папа легонько сжал его плечо. — Мы теперь вместе с этим разберёмся. Я тебя никогда больше не брошу.

— Клянёшься? — выдохнул Иней.

— Клянусь, Инька, — серьёзно сказал Ясень. — Ты прости меня, если можешь.

У Инея дыхание перехватило.

— Да ну тебя… ну тебя, папка! — он чуть не расплакался.

— Тьфу ты, горе луковое! Разнюнился. Не реви, прорвёмся, — сказал папа озадаченно, и Иней засмеялся сквозь слёзы. Точно так же говаривал Алик. Теперь понятно стало: так всегда говорил папа, а Алик только перенял слова.

— Я не реву, — прошептал Иней.

— Молодец, мужик, — одобрил Ясень. Он улыбался: зубы у него были белые как сахар. — Вырастешь, в горы с тобой пойдём. Парня в горы тяни-гони, не бросай одного его… а?

— Ага…

— А знаешь, как тебя по-монгольски зовут? — спросил папа.

— Неа, — Иней шмыгнул носом.

— Цан. Цан-тайдзи, Иней-царевич. А маму — Цэнгэл. А меня — Гэрэл.

— А Алика?

— Улаан. Я всегда знал, что у меня два сына будет, — раздумчиво проговорил папа. — Это ведь я тебя назвал, Инька, ещё когда ты только в проекте был… Слушай, а во что это вы с Лёнькой играли? Когда собаку потеряли в лесу? Я помню, когда я малец был…

И Ясень начал что-то обстоятельно рассказывать, смешно тараща раскосые глаза и размахивая руками.

Иней смотрел на него с обожанием. Папа! Живой, настоящий папа, его собственный, только его!..

— А Алик как? — спросил папа, оборвав вдруг рассказ. — Взрослый совсем теперь. Мелкий-то такой был штрих тощий.

— Он и сейчас тощий, — разулыбался Иней. — Он меня Толстым обзывает! Вот скажи, пап, я толстый?

— Ты?! — папа уставился на него, задрав брови. — Н-ну… вы даёте, парни. Мало каши кушаете. Надо это пресекать, надо вас на свежий воздух вытащить, от него знаешь какой аппетит нагуливается!

Иней захихикал.

— Ну всё, — сказал папа, длинно, счастливо выдохнув; лицо у него сделалось хитрое, как у лиса, — теперь мы с вами заживём по-новому. Или по-старому. Хорошо заживём, короче!

Иней моргнул.

— А как же… этот? — спросил он. — Шишов?

Ясень помрачнел и задумался. Иней весь подобрался. Ему правильно показалось то, что показалось: папа совсем забыл о той жизни, что текла тут десять лет без него. Не получится ведь так — просто взять и зажить счастливо, как в сказке…

Но лицо папы быстро прояснилось. Глаза сверкнули решимостью.