Море - [155]

Вальдемар Цинеге ходил по своим владениям мрачный и озабоченный. Он смотрел на женщин, которые с унылым видом варили суп в коридоре бомбоубежища. Сегодня даже обычной перебранки не было. Никто не отодвигал в сторону чужие кастрюли. Тесно прижавшись друг к другу, женщины стояли вокруг старенькой дымящей печки. Студента театрального училища из четвертой квартиры второго этажа просто нельзя было узнать. Прежде он сидит бывало, палец о палец не ударит. А тут взял вдруг топор из рук старухи Тот и принялся рубить щепки. А пятнадцатилетний сын хромого Козмы четыре раза переползал по заснеженному, покрытому ледяной коркой двору под непрерывным огнем автоматов и пулеметов в соседнее убежище за водой и доставленные им четыре чайника воды, не дожидаясь, пока люди станут просить, распределил между всеми.

В этот вечер каждый старался сделать доброе дело. Кто знает, что принесет эта ночь — жизнь или смерть?

Начальник ПВО перед тем, как пойти в убежище, осторожно осмотрелся. Он убежал от госпожи Амалии и уже дня четыре старался не попадаться ей на глаза. Амалия не поверила его объяснениям. Напрасно уверял ее Вальдемар, что в шляпной мастерской он нашел-таки группу прятавшихся евреев и тотчас же, не обращая внимания на их мольбы, передал их патрулю; напрасно убеждал он ее, что сам распорядился заложить коридор, чтобы никто не мог там скрыться. Госпожа Амалия каждые четверть часа приходила за ним и настойчиво требовала: «Идемте со мной, господин начальник, послушаем… там есть люди».

«Позову ее на крышу и сброшу в шахту лифта, — думал в отчаянии Вальдемар. — Всю свою жизнь я был вегетарианцем, я терпел, когда пили мою кровь комары, не убивал их, ждал, пока они насытятся… Я не решался сорвать цветок на клумбе, не хотел причинять вред живому созданию, но эту бестию я уничтожу».

— Господин начальник, — услышал он за спиной сюсюкающий голос, — дорогой господин уполномоченный… мой патриотический долг… я хочу поговорить с вами наедине…

Вальдемар Цинеге обернулся и тяжело вздохнул.

— С удовольствием, дорогая моя, только сейчас я должен осмотреть противопожарные средства, а затем мне еще нужно проверить наличие индивидуальных перевязочных пакетов… но, пожалуй, через час или лучше после десяти часов я с удовольствием прибуду в ваше распоряжение. Или, пожалуй, лучше, если вы придете ко мне в дровяной чулан, там мы сможем спокойно поговорить…

— Охотно, — ответила Амалия и пристально посмотрела в глаза уполномоченному.

Вальдемар принужденно улыбнулся, Амалия же с бьющимся от волнения сердцем возвратилась в убежище. Она, несомненно, понравилась Вальдемару, он ее любит и хочет остаться с ней наедине. Этот взгляд, улыбка… Госпожа Амалия вспомнила о кружевных шелковых ночных сорочках хозяйки — госпожи Галфаи. Господи, кому они нужны сейчас? Их, пожалуй, дюжины две наберется в шифоньере… и бомбежка сейчас вроде немного стихла. Нужно сходить и взять одну сорочку.

На лестнице не было ни души, но двери во все квартиры были распахнуты настежь. В каждой комнате — сломанные шкафы, выдвинутые ящики, на полу потоптанное сапогами белье — следы хозяйничанья немцев.

Госпожа Амалия ощупью пробралась в спальню Галфаи. Шкаф с бельем и здесь был раскрыт настежь, но на полке чудом сохранились две кружевные ночные рубашки. От белья распространялся приятный запах лаванды. «Найти бы еще пузырек одеколона», — подумала Амалия и продолжала шарить по полкам. Канонада вдруг усилилась. Бомбы стали рваться совсем близко. Из окна Амалия увидела горящую крышу дома, на стенках заплясали картины. «Черт с ним, с этим одеколоном, еще бомба попадет в дом», — в испуге подумала она и, схватив обе рубашки, выбежала из квартиры. В следующее мгновенье она была уже на улице. Вернее, улица как бы сама вошла в квартиру. Перед ней исчезли стены. Справа, слева, над ней не стало потолка. Барышня Амалия стояла на чудом сохранившемся куске перекрытия площадью в каких-нибудь два квадратных метра. Вокруг — страшная пропасть. Она стояла ни жива ни мертва от ужаса, с широко разведенными в сторону руками, с которых свешивались ночные сорочки. Она напоминала античную статую, вдруг появившуюся из земли при раскопках, к которой неизвестно как добраться, чтобы не сломать ее. А вокруг ни живой души. Внизу темная, страшная пропасть, вверху лучи прожекторов, мины, светящиеся ленты трассирующих снарядов. Барышня Амалия подняла к небу руки и во все горло заголосила:

— На помо-о-о-щь! На по-о-о-мо-о-о-щь! — голос ее можно было слышать так же, как жужжанье мухи во время урагана.

Кати Андраш весь вечер наведывалась из убежища в коридор, ведущий в шляпную мастерскую. Она очень боялась. Дом заняли эсэсовцы. В поисках выпивки и съестного они с мрачным видом шарили по всем квартирам, взламывали двери запертых кладовых, постукивали по стенам — нет ли где тайника со спрятанными ценностями. Они осмотрели чердак, прачечную, двор, а затем спустились в убежище. Здесь тоже все осмотрели, разбросали постели, узлы с одеждой, мешочки с фасолью, с кукурузой. В убежище они втащили какие-то ящики. Они вели себя так, словно были хозяевами этого дома. Граждане перешли из убежища в коридор. Оттуда они смотрели на расположившихся на их постелях угрюмых немецких солдат.