Море - [131]

Калач пекся в духовке, капуста варилась на плитке. Госпожа Карлсдорфер тем временем решила позвонить на квартиру дочери. Сколько она ни звонила, никто не поднимал трубку.

— Оставь телефон в покое, — раздраженно произнес Карлсдорфер, — они и без того знают, что мы сегодня ждем их, или, может, уже вышли, или испортился этот паршивый телефон. Подумать только, зачем нужна была нам эта война, кто нас заставлял лезть вон из кожи.

— А разве в этом наша вина? Разве не русские стоят вокруг города? — заплакала жена. — Зря ты бога гневишь.

Карлсдорфер сердито отмахнулся. Он пошел к себе в комнату, включил радио и вертел ручку настройки до тех пор, пока не поймал Лондон. После позывных мужской голос начал передавать на английском языке последние известия.

Ровно в восемь часов госпожа накрыла на стол. На круглый курительный столик поставила елку и разложила под ней тщательно перевязанные цветными ленточками подарки: Илонке — связанную матерью шерстяную кофту, доктору Бардоци — кошелек и кожаные перчатки, внукам — сахар, старому Карлсдорферу — бутылку джина и пару новых сапог, хозяйке дома — теплые домашние туфли.

Карлсдорфер молча занял за столом место главы семьи.

Стенные часы пробили четверть девятого; их мелодичный звон долго разносился по комнате. «Может быть, еще немного подождать?» — хотела спросить жена, но Карлсдорфер сидел такой хмурый, что она не осмеливалась заговорить. Она со вздохом сложила на груди руки и, по-старушечьи шаркая усталыми ногами, сходила на кухню и принесла капусту. Странно, почему так долго нет Илонки и зятя? В прошлые рождественские вечера они уже в шесть часов собирались здесь, чтобы до всенощной молитвы закончить ужин… Какая страшная ночь, как громыхают орудия… Господи, не случилось ли с ними несчастье в дороге?

Есть не хотелось. Дорогая капуста в тарелках осталась почти нетронутой. Они не решались открыто посмотреть друг другу в глаза, лишь взглядывали исподтишка да каждый раз вздрагивали, когда где-нибудь близко разрывалась бомба, или же начинала мигать лампа, или когда часы отбивали четверть, половину, три четверти, затем девять, десять…

— Наверное, что-то произошло… — шептала жена.

Карлсдорфер, внешне сохраняя спокойствие, молча смотрел на скатерть.

— Иначе они бы пришли… хорошие дети, не стали бы нас обижать.

Глаза Карлсдорфера зловеще блеснули.

Жена скрестила руки.

— Может быть, они пытались звонить нам… не надо думать о них плохое… Давай пойдем к ним.

Карлсдорфер встал.

— Спокойной ночи, я лягу спать.

— Ляжешь? И оставишь меня в таком ужасном состоянии? Господом богом умоляю, именем невинного дитяти заклинаю, будь милосердным. А вдруг они попали в беду, лежат где-нибудь мертвые, а ты уже осуждаешь их. Пойдем, узнаем, что с ними, прошу тебя, умоляю…

— Надевай пальто, — сказал Карлсдорфер и встал.

Ночь была туманная, холодная, жестокая. Вместо звезд в небе сверкали вспышки снарядов. Вокруг все гудело, грохотало. Женщина в страхе прижалась к мужу и устало, тяжелыми шагами шла по опустошенному проспекту Андраши, по улице Иштвана Тисы, через Цепной мост в Буду. Где-то внизу, окутанный мраком, бурлил Дунай, на мосту стояли немецкие солдаты и жандармы. Двое стариков молча брели по грязному асфальту. Женщина тихонько всхлипывала, а мужчина шагал, как заводной, бессмысленно глядя куда-то вперед, на грозные языки пламени, то и дело разгонявшие непроглядную тьму.

По длинной лестнице, вырубленной на склоне горы, они добрались до виллы Бардоци. Все вокруг казалось покинутым и мрачным Громко дребезжал звонок, и долго отдавалось эхо, но никто не откликался. Карлсдорфер позвонил еще раз. В саду заскулила собака, а чуть погодя донесся женский голос, но не из виллы Бардоци, а из соседнего двора:

— Напрасно звоните, они уехали…

— Что? Куда уехали?

Но вот появилась и сама женщина. Посвечивая карманным фонарем, она подошла к уличной ограде; судя по всему, это была дворничиха из соседней виллы.

— Иисусе, да никак это вы, ваше превосходительство… Они еще вчера утром уехали на министерской машине со всей мебелью…

— Не может быть! Моя дочь бросила меня здесь! Даже не простилась с нами! Это невероятно! Единственная дочь!..

Карлсдорфер ничего не ответил на причитания жены.

— Наверное, Дюри, он решил уехать любой ценой… Господи, и в такое время… Кто знает, где они спят… — заплакала жена и, быстро семеня, поспешила за Карлсдорфером. Широко ступая своими длинными ногами, понурив голову, он уже ушел далеко и только на углу аллеи остановился, чтобы подождать жену.

Карлсдорфер не испытывал ни гнева, ни злобы: его одолевали усталость да чувство стыда. И это его дочь, воспитанная и взлелеянная им дочь! Связалась с немцами! Бежала в Германию! Разве не она вечно декламировала «Призыв» Верешмарти: «Здесь жить и умереть тебе дано».

Жена наконец нагнала его, взяла под руку и, идя рядом, продолжала тихо плакать. Как ужасно, что женщина своими слезами лишает мужчину крыльев. В студенческие годы ему так хотелось объездить весь мир, поскитаться по свету, но в ту пору мать осталась вдовой и со слезами умоляла не покидать ее одну… А потом, когда он женился…