Море дышит велико - [25]

Отряд разделили на группы. Одна, вспомогательная, высаживалась с катеров, имея задачу взорвать мост на горной дороге, другая шла в обход, чтобы уничтожить опорный пункт с береговой артиллерией. Орешек был крепкий, и потому готовились долго, играя в солдатики на похожей местности. Только Арий Мелин не желал рвать себе пуп, зато каждый день удивлял кого плоским убоистым пистолетом, который способно выхватить из голенища, кого ножичком. Командир отряда лично распределял, кому чем владеть, и берег оружейника пуще глаза. Так бы и провоевать Мелину за верстаком, да вмешалась случайная бомбёжка. Для «восполнения убыли личного состава» было приказано взять всех бойцов подчистую. Виктор Клевцов считал, однако, что нетренированных следует оставить, и особо предупредил об этом начальство:

— Тогда позаботьтесь о другом оружейнике.

— С какой, стати?

— К вашим потачкам привык. Такие не возвращаются.

Командир отряда был кремень. Он приказа не отменил и завелся с полоборота:

— Отвечаете за Мелина лично! Он фигура особо ценная.

— Раз так, будет исполнено, — усмехнулся Клевцов. — Костьми ляжем, а самую ценную фигуру сохраним.

Но как уберечь? Решили поставить Мелина носильщиком, поручив ему увесистую динамку на треноге, которая раскручивалась «хлебным паром», заменяя ещё более тяжелые аккумуляторы. Только недаром сказано: «Не хвались, идучи на рать». Петр Осотин первый заметил, как водило оружейника под громоздкой динамкой. Двигались в темпе, чтобы успеть развернуться для атаки к моменту взрыва моста. Всё было рассчитано по минутам. Первая остановка в разлоге меж сопками южного берега, чтобы стать на лыжи, Осотин подумал, что до привала музыкальный шиш, пожалуй, не упадет, а там пусть решает начальство.

Едва остановились, Мелин сбросил динамку в снег.

— Чего творишь, харя? — шепотом возмутился радист, бросаясь к движку.

— Ерунда. Не взорвется…

— Но может замкнуть на корпус.

— Баба с возу, кобыле легче, — хихикал Арий, приставляя ладони ко рту. Никто и думать не смел, что у него с собой губная гармошка.

Визглявые звуки остро воткнулись в уши и тут же оборвались. Осотин вышиб трофейную игрушку, и все упали, вжимаясь в снег, напряженно ожидая беспощадного пулеметного речитатива. На первый раз, однако, пронесло. Музыкант бушевал, требуя вернуть инструмент, и вдруг затянул в голос песню. Пришлось унимать, не стесняясь в средствах. Зажимая ему хайло, отшатнулись от запаха, такого знакомого и, вместе с тем, неожиданного здесь, на свежем снегу. Ожесточение тотчас прошло. Чего взять с парня, которому море по колено? Мужская солидарность, вопреки обстановке и здравому смыслу, требовала если не уберечь от расплаты, то хотя бы привести парня в чувство перед начальством. Мелина воткнули в сугроб, дружно натерли снегом. Подошел Клевцов, отстегнул у него почти пустую фляжку:

— Раньше куда смотрели?

— На ходу сосал, — раздались сдержанные смешки. — Как всё равно титьку…

Командир отряда полоснул из тьмы синим лучом затемненного фонарика. Холодный луч скользил по измятому и разорванному в борьбе маскхалату, по раскисшей роже с мутными, расширенными зрачками.

Мелин вскочил, не удержавшись, стал на карачки наконец поднялся, размазывая сопли и слезы:

— Чего они? Скаж-жите? Гармонь отобрали. Говорил — мне нельзя. Оруж-жейник классный, солист, и вдруг ишаком…

Фонарик дрогнул, отклонился, и Осотин разглядел пальцы, рвущие кобуру. Вон как бывает, поёжился он. Сейчас хлопнет, и точка. А чего ещё делать? Или ждать, пока проспится?

Однако Клевцов думал иначе.

— Всполошим секреты, — заметил он. — Всех посекут огнем…

— Допустим, так, — согласился командир отряда, медленно остывая.

И ещё жалко стало своей рукой порешить такого оружейника, потому что командир вдруг спросил:

— Мелин! Можете следовать дальше?

— Так точно! Как по ед-диной половице!

Сделав несколько преувеличенно твёрдых шагов, оружейник споткнулся, извергнув ужин себе на халат. И тогда фонарик чиркнул его лучом поперек. Это был приговор без слов, который поняли все.

— Клевцов! Распорядитесь! — добавил командир отряда.

Все знали: время дорого, иного выхода нет. Но добровольцев исполнить приговор не находилось: трус — всё же не враг. И тогда боцман Осотин выступил вперед, решив, что наступил его час.

Глава 6. Отношение и обращение

У каждой палки, как известно, два конца. В этой банальности заключена, однако, древнейшая мудрость, поскольку палка была самым первым оружием человека. С тех пор оружие усложнилось неимоверно, но оно всё так же ударяет другим концом всех, кто начинает им бездумно размахивать. Вот почему отношение к оружию гораздо важнее, чем обращение с ним. Именно отношение определяет всё остальное.

Существуют три точки зрения на этот предмет, через которые последовательно проходит каждый боец. Новобранец робок. Оружие устрашает его загадочной сложностью. Он помнит главное — вся эта техника предназначена для того, чтобы убивать и разрушать. Потом, вникая в устройство тех или иных образцов, новичок узнает, сколько хитроумной выдумки затрачено для обеспечения безопасности его самого. Оказывается, боевая торпеда не опасна, пока не открутите специальный пропеллер на взрывателе. А он отпадает уже далеко от борта стреляющего корабля. Огромная шарообразная мина не может взорваться на палубе из-за кусочка прессованного сахара, который потом медленно растворяется в морской воде. Пушка ни за что не выстрелит с приоткрытым затвором. Глубинная бомба не сработает, если её гидростат не будет обжат толщей забортной воды. Разные чеки, механизмы взаимозамкнутости, приборы срочности обеспечивают двойную, тройную гарантию защиты обслуживающего оружие расчетов.