Море бьется о скалы - [40]

Война застала «любознательного учителя» в путешествии вблизи западной границы. Вскоре он побывал в Берлине, а оттуда в новеньком мундире унтера вернулся в Польшу, по-хозяйски расхаживал по огромному двору кирпичного завода, спешно превращенного в концлагерь.

То было время громких, опьяняющих успехов. Почти каждый день под звуки бравурных маршей радио сообщало о взятии изученных Штарке городов. Как по мановению волшебной палочки, они из русских становились немецкими. Доблестные армии рвались к Ленинграду и Москве. Никто не сомневался, что до зимы столица большевиков падет, война кончится. Штарке рисовал себе картину возвращения в тот приволжский городок. Он обязательно вернется и, возможно, станет бургомистром. Разве Штарке не заслужил этого? А фюрер умеет ценить заслуги своих патриотов.

Пленные поступали тысячами. Ими забили сараи, они вповалку лежали под открытым небом. Бородатые, грязные, многие обмотаны бинтами с пятнами засохшей крови. Вот те, кого Штарке пятнадцать лет боялся и всем своим существом ненавидел. Теперь они в его власти, все получат сполна…

Выполняя приказ, Штарке терпеливо расхаживает в людском скопище, пытливо всматривается в лица пленных — ищет евреев и политработников Они не скроются…

А дальше пошло все не так, как ожидал Штарке. Война затянулась на неопределенное время. Его отправили в Норвегию и будто забыли о нем Больше того, здесь он должен подчиняться какому-то болвану, сморчку, беспросыпному пьянице. Что же он, Штарке, хуже этого гнома, меньше сделал для фатерланда или он не сможет управиться с шестью сотнями русских? Странно! Очень странно, непонятно. Ведь подчиняясь этому недоноску, сам чувствуешь себя таким же недоноском. Комендант! Несет всякую чепуху.

Вот и теперь, отхлебнув из рюмки, Вилли Майер начинает разглагольствовать о поместье, которое он непременно получит на Украине. Он много думает об этом, детальный план составил. Он сделает все по своему вкусу. Дом у реки, фруктовый сад, тенистые аллеи и большая свиноферма. Сейчас он покажет… Минутку… Неуверенными пальцами боцман суется в многочисленные карманы мундира и брюк, стараясь отыскать план поместья. Куда он делся?

— Аркадь! — зовет боцман. — Где эта бумага, черт возьми? Что ты смотришь бараном! Бумага! Плотный лист… Вчера я чертил цветными карандашами.

Денщик, сделав несколько почтительных шагов от порога к столу, недоумевающе пожимает плечами. Он не может понять, что требует господин боцман. Он не знает по-немецки, то есть знает, но самое элементарное. Аркашка смотрит на господина унтер-офицера, ожидая пояснений. А тот с досадой машет рукой, дескать, пустое.

Кажется, что особенного в том, что боцман мечтает о поместье в России. Теперь многие об этом мечтают. Но Штарке раздражается. Его все раздражает в боцмане, даже то, как тот сидит: облезлая голова чуть-чуть возвышается над спинкой стула. Штарке думает: «Помещик! Свиньи, пожалуй, твое истинное призвание. На большее вряд ли способен».

Боцман отходит. Пододвинув к себе недопитую рюмку, он говорит:

— Ладно. Найдется… А ты, Аркадь, учись разговаривать. Знаешь, я возьму тебя в свое имение, сделаю старшим. Будешь командовать русскими, учить их трудолюбию. Ты замечательный парень. Будь побольше таких— война уже закончилась бы.

— Никс ферштейн,[37] — смущенно бормочет денщик.

— Да, Вилли, тебе в России немало помощников потребуется. И все равно не обретешь покоя, не заснешь ночью.

— Почему?

— Да потому, что Россию не превратишь в такой лагерь, как здесь.

— Ах, вон ты о чем… — боцман не спеша, со смаком осушает рюмку, берет одной рукой сигарету, а второй зажигалку, подбрасывает ее на ладони. Изящная вещичка. Только немцы способны на оригинальность. Двумя пальцами боцман сдавливает зажигалку — с легким щелчком взлетает никелированный колпачок, вспыхивает голубоватый огонек. Боцман прикуривает.

— Это, Франц, меня совершенно не беспокоит. Ты думаешь, в Германии не было сорняков? Мы их вырвали с корнем. А в России мы будет действовать решительней. Если за каждого немца расстреливать, допустим, тысячу русских — спокойствие будет обеспечено Да, настанет полнейшая тишина. Ручаюсь, Франц, хотя я не был там…

— Россию надо знать, — возражает Штарке. — Среди русских много фанатиков. Они ни перед чем не остановятся.

— Остановятся, Франц. В конце концов можно сделать так, что некому станет останавливаться. Ты плохо ориентируешься в нашей политике. Оторвался. Все это очень просто. Фюрер обеспечит спокойствие своим воинам. Да, непременно! Есть же у нас указание о том, как поступить с пленными в критической ситуации. А почему там не может создаться критической ситуации? Оставим вот таких, как Аркадь, ну еще немного для работы.

И все…

— Аркадий, иди к себе! — приказывает унтер. — Отдыхай.

— Что ты ему сказал? — интересуется боцман;—Чтобы уходил? Он понимает в нашем разговоре ровно столько, сколько вот эта бутылка, — боцман щелкает по бутылке пальцем и смеется. — А потом он уже не русский, что-то неопределенное…

Когда денщик захлопывает дверь, Штарке подходит к столу и наливает рюмку шнапса.

— Ну, что же, Вилли, давай выпьем за твое именье. Я думаю, ты пригласишь меня в гости? Вспомним тогда Норвегию.