Мордовский марафон - [38]
Некоторые проблемы:
1. Как исправить промах того журналиста-самиздатчика? Ибо когда ныне славословящие А. увидят его воочию, то устыдятся, а враги наши опять (в который раз!) торжествующе завопят: «Вот они те, кого вы защищаете!»
2. Кто возьмет на себя деликатный труд довести до сведения того журналиста наш упрек: не строя себе никаких иллюзий относительно А., он погнался за внешне выигрышным материалом, идя навстречу потребности определенных кругов в иконе. Пора положить предел беспринципно деляческим приемам в идеологической борьбе. Следует помнить, что единожды предавшему надо предоставить возможность кровью искупить свое предательство, чтобы заслужить право быть рядовым бойцом, в герои, а уж тем паче в святые возводить его ни в коем случае нельзя, ведь, кроме всего прочего, еще живы те, кого он предал…
3. Если бы мы сидели в поистине нормальной тюрьме, то нам следовало бы потребовать, чтобы А. направили на излечение в психбольницу. Но поскольку у здешних психиатрических заведений мрачная репутация, требовать отправки в желтый дом кого бы то ни было негуманно и двусмысленно.
4. Учитывая каторжный стаж А. и его «иконность», опасаясь быть непонятыми теми, кто воображает, что такая правда может быть вредной, мы многое спускали А. Но, в конце концов, мы же не психиатры, чтобы нянчиться с сумасшедшим и приветствовать плевки в лицо лучезарной улыбкой. Каторжная ноша каждого из нас и без того достаточно тяжела. Как быть, если нельзя бить? А если не бить, то как быть?
5. Большинство предлагает объявить А. сумасшедшим (что истинно), распространив при этом слух, что его специально свели с ума (что ложно).
6. Пока можно было терпеть, мы старались прятать от людских глаз наши семейные дрязги, но буйство домашних тиранов становится все безобразней. Они решили, что наше беспокойство о реноме беспредельно, и пытаются на этом спекулировать, подобно алкоголику, вымогающему у жены последнюю трешку: «Давай! — кричит. — Или высажу окно и такой тарарам учиню!.. Пущай все знают, как ты родного мужа уважаешь!..» Реноме — штука важная и нужная нам позарез, но все же не любой ценой, реноме — хорошо, а правда — лучше. Ибо в конце концов все пройдет, а правда останется. Я настаиваю: единственно возможная позиция — полная правда, сколь бы она ни была некрасива и сложна. Мы уже неоднократно обсуждали эту проблему, и я убедился, что не все из нас способны охватить ее во всей ее противоречивой сложности и главное — подать (раз уж вообще приходится подавать ее) в максимально выгодном для арестантов свете. Меня это настораживает, и я опасаюсь, что те, кто возьмутся за эту тему, примитивизируют ее, сведя к декларативным обвинениям. Надо рассчитывать на предубежденного читателя — наша правда должна расплавить кору его предубеждения. Я предлагаю при обрисовке этой правды руководствоваться следующими установками: а) следует отделять истину от истерики; б) не всякий враг твоего врага — твой друг; в) каждый имеет право на безумие и на защиту от агрессивного безумия; г) поразительно, что в созданных нам условиях, все мы еще не спятили, поразительно, что мы каждодневно не бросаемся друг на друга, словно дикие звери; ликующим врагам нашим мы говорим: «Окажись вы в этом бедламе, вы давно бы уже одичали, а мы еще держимся кое-как; друзьям нашим, благодушно взывающим к миру и всепрощению, мы говорим: «Во-первых, уступки лишь поощряют агрессора, во-вторых, всякое движение, перестав быть кабинетной болтовней, обречено на болезненные акты избавления от балласта; в-третьих, не сотвори себе кумира, а паче из дерьма, сотворив же таковой, можешь лобызать его, но не принуждай к тому другого, и, в-четвертых, лучше меньше, да лучше!»» д) попытки персонифицировать ту или иную идею, то или иное политическое движение, порочны в основе своей. Заслуживает всяческого сострадания тот, кто репрессирован за достойную идею или правое дело, каким бы дрянцом он ни был сам по себе, ибо интеллектуально-нравственный уровень конкретного человека не способ характеристики отстаиваемой им идеи: если поп невежда, развратник и пьяница, это не значит, что Бога нет… и наоборот.
Наши задачи: а) помнить, что скальпель не самоцель, но лишь крайнее средство для спасения организма от смерти; б) мы обязаны пресекать мстительные по отношению к А. побуждения тех, кому он более всего напакостил; в) необходимо изыскать способы нейтрализации вредоносности А., при этом помятуя о его помешательстве, не загонять его в тупик, дабы дело не кончилось топором, петлей или новым покаянием; г) следует довести до сведения. Комитета защиты прав человека в СССР наше мнение о необходимости заблаговременной деликатной подготовки общественного мнения к истинному восприятию А. и просить Комитет об активизации кампании за скорейшее освобождение А.; д) предложить Комитету предпринять усилия для освидетельствования А. объективным специалистом, дабы подкрепить требования освобождения А. ссылкой на закон о страдающих хроническим расстройством психики.
Теперь ты, надеюсь, поймешь, что наши конфликты отличаются от кухонных, и они не результат истеричной блажи сторон. Я счел эту тему достаточно важной, чтобы, отложив свои дела, написать не о чем-то сугубо своем, а именно об этом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Даже в аду ГУЛАГа можно выжить. И даже оттуда можно бежать. Но никто не спасёт, если ад внутри тебя. Опубликовано: журнал «Полдень, XXI век», октябрь 2008.
Рассказы Виктора Робсмана — выполнение миссии, ответственной и суровой: не рассказывать, а показать всю жестокость, бездушность и бесчеловечность советской жизни. Пишет он не для развлечения читателя. Он выполняет высокий завет — передать, что глаза видели, а видели они много.
…я счел своим долгом рассказать, каково в действительности положение «спеца», каковы те камни преткновения, кои делают плодотворную работу «спеца» при «советских условиях» фактически невозможною, кои убивают энергию и порыв к работе даже у самых лояльных специалистов, готовых служить России во что бы то ни стало, готовых искренно примириться с существующим строем, готовых закрывать глаза на ту атмосферу невежества и тупоумия, угроз и издевательства, подозрительности и слежки, самодурства и халатности, которая их окружает и с которою им приходится ежедневно и безнадежно бороться.Живой отклик, который моя книга нашла в германской, английской и в зарубежной русской прессе, побуждает меня издать эту книгу и на русском языке, хотя для русского читателя, вероятно, многое в ней и окажется известным.Я в этой книге не намерен ни преподносить научного труда, ни делать какие-либо разоблачения или сообщать сенсационные сведения.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В рассказах Василия Шукшина оживает целая галерея образов русского характера. Автор захватывает читателя знанием психологии русского человека, пониманием его чувств, от ничтожных до высоких; уникальным умением создавать образ несколькими штрихами, репликами, действиями.В книге представлена и публицистика писателя — значимая часть его творчества. О законах движения в кинематографе, о проблемах города и деревни, об авторском стиле в кино и литературе и многом другом В.Шукшин рассказывает метко, точно, образно, актуально.
В своей исповедальной прозе Варлам Шаламов (1907–1982) отрицает необходимость страдания. Писатель убежден, что в средоточии страданий — в колымских лагерях — происходит не очищение, а растление человеческих душ. В поэзии Шаламов воспевает духовную силу человека, способного даже в страшных условиях лагеря думать о любви и верности, об истории и искусстве. Это звенящая лирика несломленной души, в которой сплавлены образы суровой северной природы и трагическая судьба поэта. Книга «Колымские тетради» выпущена в издательстве «Эксмо» в 2007 году.
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Даниил Андреев (1906–1959), русский поэт и мистик, десять лет провел в тюремном заключении, к которому был приговорен в 1947 году за роман, впоследствии бесследно сгинувший на Лубянке. Свои главные труды Андреев писал во Владимирской тюрьме: из мистических прозрений и поэтической свободы родился философский трактат «Роза Мира» — вдохновенное видение мирового единства, казалось бы, совершенно невозможное посреди ужаса сталинского смертельного конвейера.