Мордэкай - [42]

Лучшая наша часть — это сердце, то место, откуда происходит любовь, а любовь имеет много форм, но они все одинаковы. Любовь ли это к ребёнку, или к жене, или к другу — всё одно и то же. Мы используем для этих отношения разные названия не потому, что любовь иная, а потому, что с ними связаны другие элементы, иногда — похоть нашего внутреннего зверя, а также остов и правила, накладываемые разумом, — продолжила она.

Когда-то в прошлом я говорил о чём-то подобном, но истина часто имеет большее значения, когда слышишь её из чужих уст. Роуз сжала мою руку, и кивнула, будто могла слышать мой внутренний монолог.

Затем она продолжила:

— Помнишь, как Элэйн за тобой волочилась?

Я внутренне содрогнулся. Элэйн Прэйсиан была дочерью моего доброго друга Уолтэра. Некоторое время я был её наставником и учителем. Она меня боготворила, и в начальный период её созревания это восхищение переросло для неё в нечто более сильное. Будучи милой юной женщиной, она сделала всё, что было в её силах, чтобы заставить меня признать её женственность. Наконец я был вынужден поговорить с ней откровенно — объяснить, почему это физическое влечение всегда останется безответным, и почему были некоторые границы, которые я отказывался пересекать. Ей было больно и стыдно, но мои твёрдые слова положили конец влюблённости, которая могла окончиться лишь страданиями.

Я грустно улыбнулся:

— Мне следовало понять, что это не могло укрыться от твоего взгляда.

— Не только моего, Морт. Пенни тоже знала, я в этом не сомневаюсь. Я всё ещё помню тот день, когда ты раздавил надежды бедняжки Элэйн.

Я сжал губы — то был плохой день. Мне не нравилось причинять людям боль, даже если на то была необходимость.

— Ты даже знаешь, какой именно это был день, да?

Роуз кивнула:

— Меня там не было. Я сама не видела, но это было ясно из её поведения, и я могла догадаться о случившемся. Ты тогда был под сильным давлением, очень волновался и, как обычно, никому не давал об этом знать. Она, наверное, подошла к тебе в какой-то момент, когда ты был один, и весьма прямым образом предложила тебя утешить. Когда ты отказал ей, это заставило её уйти в озлобленную депрессию.

Всё не было настолько просто. Факты были верны — но слишком незамысловаты. Я закрыл глаза.

Она сжала мою руку:

— Это была лёгкая версия… на самом же деле ты хотел её.

— Нет.

Роуз стукнула мой лоб другой рукой, а затем моё сердце:

— Не здесь, или здесь, нет… но зверь, живущее внутри мужчин и женщин животное — оно её хотело. Уверен, тебе пришлось бороться с ним, но в конце концов ты поступил правильно.

Я тяжело и долго вздохнул. Роуз была чересчур проницательной.

— В некотором отношении похожее случилось с Пенни, но не совсем, — сказала Роуз. — В случае с Элэйн у тебя были также иные чувства. Ты любил её как ученицу, как воспитанницу, как друга. Но в случае с Пенни не было даже этого. Опасный охотник поймал её подобно дикому животному. Будучи женщиной, она испытала временный всплеск чувств, но в ней не было приязни или мыслей о предательстве — лишь страх и непроизвольный прилив гормонов. Вместо боли от отказа кому-то, которую ты испытал с Элэйн, она вкусила нечто более тёмное и болезненное. Её едва не изнасиловали, и какой бы ни была её реакция в те первые секунды, последующие события были бы болезненными и губительными.

За этим последовала тишина, пока я наконец не произнёс:

— Спасибо, Роуз.

— Ты всё это уже знал, — ответила она.

— Мне нужно было это услышать от кого-то, чьи сердце и разум не затмевает гнев.

Она слегка улыбнулась:

— Рада помочь, но не заблуждайся, будто я полностью объективна. Я, как и все остальные, страдаю от желания моего внутреннего зверя, и от тоски иррационального сердца.

Усталость начала подтачивать моё сознание, но я не мог не удивиться:

— Даже ты, Роуз? Я никогда не знал никого с настолько ясным и проницательным умом, как у тебя. Я всегда думал, что ты живёшь без сомнений, уверенная в своих решениях, непогрешимая в твоём самообладании.

На её лице мимолётно мелькнула тень:

— Вечный поэт, да, Морт? Даже полумёртвый, ты нанизываешь слова друг за другом подобно жемчужинам. Ты мне льстишь, но ты знаешь не хуже меня, что превосходящий ум столь же часто является как благословением, так и проклятием — и уж точно не даёт защиты от шёпота сердца.

Я воспринимал её слова то чётко, то смутно. Меня вот-вот готов был снова накрыть сон. Слишком расслабившись, я задал вопрос, который в обычных обстоятельствах я озвучить бы не осмелился:

— А ты когда-нибудь испытывала искушение, Роуз? Когда Дориан ещё был жив, или потом?

Она вздохнула:

— Дориан был идеальным во всех отношениях — мне до него далеко. В юности я была им увлечена, как молодая женщина я его безнадёжно любила, и никакие жизненные препоны не могли заставить меня любить его меньше. Я посвятила себя ему, и последовавшие за его смертью годы были длинными и трудными.

Она умолкла, а я заснул — моё сердце наконец освободилось от терзавшей меня вины.

Во сне я ощутил призрачное касание на моих губах, и в тумане эхом разлился голос Роуз:

— Но я — лишь человек, Морт. Я испытывала искушение и до, и после, но любовь не настолько проста. Моя любовь — к моей семье, к твоей семье, и она слишком сильна, чтобы позволить мне причинить кому-то из них боль только потому, что я хочу другого.