Мораторий на крови - [9]

— Налей чуток и мне, выпьем за детей.

— Поехали! За них, родимых! — Алексей Поликарпович, втянув в себя терпкий щекочущий аромат, одним глотком опрокинул рюмку. Приятное, спускающееся книзу тепло, расслабило его.

— Я ведь этого террориста Дамзаева тоже мог бы защищать, — заявил он удивленной этим известием Вере. — Но не срослось, ему в последний момент на родине адвоката подыскали.

— Жалеешь, что ли? — Вера вопросительно взглянула на мужа.

— Что уж теперь… Хотя не скрою, гонорар за него обговаривался в разы выше обычного. Теперь смертная казнь будет заменена ему на пожизненное заключение.

— Милославский, помнится, четырнадцать женщин на тот свет отправил…

— Шестнадцать, — уточнил Комиссаров. — В двух нераскрытых убийствах он после суда признался. А за Дамзаевым тридцать две жертвы и около двадцати раненых.

— Давай переключимся, не дело перед сном об этом в подробностях рассуждать, — Вера прервала мужа. — Плесни еще капельку и включи телевизор.

Оставив супругу наедине с «Танцами на льду», Комиссаров прошел в свой кабинет. Обдумывая планы на завтра, он вспомнил про красную папку, которую собирался отправить в кладовочный архив. Его вдруг потянуло в прошлое. Выдвинув ящик и достав папку, Алексей Поликарпович дернул за тесемку, пару минут провозился со спутанным узлом. Папка живым существом, сжав содержимое, как Сеня зубами брошенную кость, крепко держалась за то, что в ней хранилось.

Наконец узел развязался, он раскрыл свое досье. В папке находились копии двадцати четырех смертных приговоров. И все они были приведены во исполнение его прокурорской воли, после скорых в прежние времена судов. Разве то, что скрывалось за картонным переплетом, выбросишь из биографии?..

Что говорить, прежний суд, вплоть до девяностых годов, обвинению редко возражал. На весах той Фемиды прокурорские аргументы весили куда больше, чем потуги защиты. И судьи, не скупясь, давали обвиняемому тот срок, о котором ходатайствовал он, Комиссаров. Так, выступая на процессах в качестве государственного обвинителя, когда преступления тянули на высшую меру, он всегда добивался своего.

11

Открыв красную коленкоровую папку, Алексей Комиссаров вспомнил, что по расследуемым им в Озерске делам были исполнены три смертных приговора: два по статье 102 за умышленные убийства и один за хищения в особо крупных размерах.

Помнится, первой расстреляли Нину Лукманову, которая в течение двенадцати лет возглавляла трест столовых и ресторанов. То был запомнившийся старт в его прокурорской карьере. За это время, окончив заочно Московский институт советской торговли, вступив в партию и став депутатом горсовета, Лукманова организовала группу расхитителей, неоднократно получала взятки как деньгами, так и особо дефицитными вещами. При обыске у нее на квартире и даче нашли дорогие ювелирные украшения, ковры, около двадцати меховых шуб, радио- и телеаппаратуру, шесть холодильников — всего на 440 тысяч рублей. Если добавить к этому имущество подельников, их квартиры и автомашины, награбленное по тогдашним ценам превышало два миллиона рублей. Ее, как руководителя торгового «айсберга», за хищения в особо крупных размерах расстреляли, остальные обвиняемые были приговорены к различным срокам заключения.

«Яркая была женщина, — не без ностальгии вспомнил Комиссаров. — Она ведь даже меня, следователя, возглавлявшего бригаду из десятка человек, пыталась обольстить. Другие тогда были времена. Мы довольствовались малым, верили в светлое будущее. И, как нынче верующие ходят в церковь, молились на Москву, истязали душу и тело, блюдя нормы партийной жизни. Сейчас Лукманова, глядишь, отделалась бы пятью-семью годами, если бы мы, как в нынешней комиссии, посодействовали, и раньше бы вышла на свободу».

Второй расстрельный приговор Озерского горсуда был приведен в исполнение по факту убийств с целью грабежа мужа и жены Ерофеевых их племянником Кузнецовым. Комиссаров припомнил, что убийцу тогда подвела поспешность. Зарубив топором дядю с тетей и загрузив наиболее ценное в автомашину, он обронил на месте происшествия очки. То преступление уже через несколько дней было раскрыто, близорукие диоптрии стекол и стали основной уликой.

А вот с третьим по счету казненным — Евгением Харитоновым, ранее неоднократно судимым, пришлось повозиться. Изнасиловав и задушив одиннадцатилетнюю Иру Дробыш и имитируя ее самоубийство, он повесил девочку на невысокой березке, в отдаленном уголке городского парка, используя в качестве петли ее же поясок от халата. В тот же день убийца скрылся, уехав из Озерска. Задержан он был через полгода в пригороде Москвы после изнасилования семилетней Вари, когда, угнав чей-то «Москвич», попал в аварию, столкнувшись со встречной «Волгой». Истекавшую кровью Варю, найденную во ржи совхозного поля, удалось спасти. Она и опознала Харитонова, который с переломами ключицы и голени не успел скрыться с места ДТП…

Потом Комиссаров стал заместителем прокурора, а после того, как его учителя, Льва Спиридоновича Терещенко, с почетом в шестьдесят пять проводили на пенсию, и прокурором Озерска. Тогда добавились еще четыре «вышки», и, если быть откровенным, не все они тянули на столь суровые приговоры. Но партийные власти на местах, следуя указаниям кремлевского ЦК, требовали ужесточения наказаний. Выстрелы гремели по всей стране. И высшая мера, применяемая по отношению к преступникам, в значительной степени была показателем эффективности и качества прокурорской работы. Да что говорить, если их официальный печатный орган «Следственная практика», выходивший раз в месяц, часто целиком содержал информацию не только об убийствах, изнасилованиях, но и хищениях, растратах в крупных размерах, с последующими наказаниями в виде смертной казни.