Мораль - [39]

В этой поучительной истории двух командиров «Меркурия» есть еще один интересный момент — поведение «Штандарта» и «Орфея». Конечно, при подавляющем превосходстве противника бегство было единственно правильным вариантом. Если не учитывать того обстоятельства, что они бросили на растерзание туркам «Меркурий», не вспомнив суворовского «сам погибай, а товарища выручай». Впрочем, в пример потомству их ведь и не поставили.

Не нра…

Нравственность как предмет личного пользования

Дорожкин Эдуард  

 

 

Жанр пресс-трипа — халявной журналистской поездки за туристической «фактурой» — уныл и бесцветен. Лишь иногда приносит он наблюдения существеннее, чем количество «мишленовских» звезд на ресторане да число мест багажа Louis Vuitton в бизнес-лаунже аэропорта. Так что мне с Татьяной, участвовавшей в нашей недавней поездке по маленькой необъятной стране Эстонии, считаю, просто повезло. Уже в первый вечер она совершенно потрясла мой слух рассказом о «шикарном монастыре», увиденном в одной из областей, сопредельных с Московской. «Там русский дух, там Русью пахнет», — примерно к этому сводился смысл ее восторженных наблюдений. «Ты что, с ума сошел, — Татьяна вырвала из моих рук вилку, уже готовую вонзиться в карпаччо из тунца, — я еще его не сфотографировала». Постепенно выяснилось, что Татьяне не нравится не только то, что я не фотографирую блюда, но и то, что заказываю вино, выбегаю курить, читаю газеты на английском языке и даю чаевые. Час «икс» пробил на побережье, на отреставрированной до состояния пятизвездочной гостиницы традиционной эстонской мызе, где Татьяне достался президентский номер. «Не понимаю, зачем все это, — произнесла она, пригубливая, как на кустодиевской картине, чай. — По мне уж лучше взять палатку, отъехать километров на сто от Москвы, порубить колбаски и заночевать, хорошенько помолившись. А это все для безнравственных людей, погрязших в роскоши. Ну типа вас, Эдуард». Эдуард в тот момент как раз думал, чем вносить в банк очередной ипотечный платеж: зарплаты на его основном месте работы почти не стало, мама, проработавшая всю жизнь на государство, получила 4 400 рублей пенсии, и впереди был абсолютный мрак с возможным исходом в бегство, в эмиграцию. Еще за ним охотились бандиты — они, точь-в-точь как Татьяна, считали, что он опасно погряз в роскоши, и в этой ситуации человеку, конечно, надо помочь. Иначе безнравственно.

На следующий день безнравственный человек восхищенно наблюдал на ресепшн другой пятизвездочной гостиницы, в небольшом курортном городке на берегу Балтийского моря, сцену, совершенно восхитившую его. Татьяна вручала портье бутылку «Столичной» — отчего-то совсем крохотную, на полвздоха. Крохотную-то крохотную, однако, безнравственному человеку уже давно не приходило в голову возить с собой подарки, и ему даже стало бы неловко, и справедливо неловко, если бы у сюжета не случилось продолжения. За «Столичной» последовала бутылка — такая же миниатюрная — «Курвуазье», за «Курвуазье» — «Бомбей Сапфир», за джином — «Джонни Прогульщик», как называют этот виски безнравственные люди с Рублевки, и только явление «Ягермайстера», совсем уж не походившего на дар из России, сорвало пелену с глаз зачарованного наблюдателя. Пользуясь удобным случаем, Татьяна опустошила мини-бар, сложив содержимое в необъятную сумку свою, — и только случайный заход в номер горничной, принесшей свежие фрукты и новый букет, воспрепятствовал вывозу алкогольной компоненты за пределы ажурной ограды гостиничного сада.

Эта история, и трогательная, и безобразная одновременно, не стоила бы внимания, если бы в ней, как в капле воды, будь неладна эта капля, не отразилось весьма распространенное в наших краях отношение к нравственности как к предмету личного пользования, зубочистке там, или клизме, или раствору для линз. В терминах нравственности и безнравственности у нас любят описывать явления, к которым значительно лучше подошли бы антонимические пары «выгодно-безрассудно», «художественно оправданно — безвкусно», «социально опасно — общественно-полезно» и так далее.

Неслучайно Галина Вишневская, ни с того ни с сего обругавшая фатально аскетичного «Евгения Онегина» в Большом, рассуждала о нем именно с точки зрения нравственности — к авторскому произведению искусства вообще применимой с огромной, почти на разрыв, натяжкой. Я спросил, нравится ли ему новая версии «Онегина», у буфетчика Дениса, что работает в большетеатровском «зимнем саду», и он ответил «Нет. Снег не падает». И в этом наивном «Снег не падает», отсылающем нас к одной из самых выдающихся сцен предыдущей постановки, значительно больше вкуса, наблюдательности, ума, чем в морально-этических эскападах Вишневской. Между НРАВится и НРАВственностью значительно больше связи, чем может показаться.

«Мне хочется взять автомат и стрелять, стрелять, стрелять без остановки», — говорит моя тишайшая соседка Маша со второго этажа. Все окна ее грандиозной квартиры выходят на Тверскую — и Маше, с ее непрекращающейся гипертонией, победа российской сборной по хоккею аукнулась бессонной ночью под аккомпанемент клаксонов, петард и прочих шумных проявлений народного восторга. «Это абсолютно безнравственные люди, — продолжает Маша. — Я не виновата в том, что мой дед был академиком, а их — мел говно». Аморальные или просто невоспитанные?