Мораль - [35]

Механизм работы закона и процедурные моменты надменно не прописаны (точнее, прописаны, но в федеральном законе «Об основах системы профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних» — но кто же будет читать так много утомительных букв!), поэтому общественное сознание немедленно его дорисовало. Образ вполне себе канонический: алчные менты получили право потрошить наших чистых университетских деточек на вечернем пути домой из драмкружка, кружка по фото (другие места наши деточки, ясное дело, не посещают), сажать их в обезьянники вместе с бомжами-проститутками и стричь с безвинных родителей административные штрафы. Так вот и видишь харкотину бомжа на белом воротничке напуганной курсистки. Объясняю старому товарищу: нет, даже и сейчас, при задержании, не сажают несовершеннолетних вместе со взрослыми, отправляют в спецприемники, — какие-то церемонии с детьми (единственная категория населения!) еще сохранились и соблюдаются, он отвечает: а вот увидишь, отменят и церемонии, все будет «на общих основаниях». Да почему, с чего бы вдруг? Ни малейшей иллюзии нет в отношении родной милиции, но подозревать ее еще и в каком-то сладострастном, садистическом сверхэнтузиазме, в каком-то садизме подвижничества — не жирно ли?

 

II.

Сенсационность закона сильно преувеличена. Его противники в упор не замечают тот факт, что законы о «комендантском часе» уже работали как минимум в 15 регионах, в том числе в Москве. Принципиально новым стало расширение возраста — если раньше ограничения касались детей до 14, максимум — до 16 лет, то сейчас разрешили угнетать в улично-клубных правах всех несовершеннолетних. 17-летний перво-, а то и второкурсник оказался приравненным к восьмикласснику, ему искусственно продлили детство.

Ничего хорошего в этом напоминании о статусе, скорее всего, нет. Но выбор не между приятным и неприятным, — выбор между живым и мертвым.

 

III.

Казалось бы, стоило приветствовать — Россия выступила эпигоном западного охранительного опыта. Однако ж нет, противники закона говорят прямо: не должно свиному рылу российского ювенального энтузиазма вписываться в калашный ряд цивилизованного мира. Израильский или американский мент — отец родной, а российский — насильник и уголовник. Негодования в СМИ и интернете достигли накала, когда упившаяся скотина майор Евсюков расстрелял покупателей в супермаркете.

Дискуссии обозначили как минимум несколько горячих точек кипения. Первое — запредельное отношение к милиции. Кажется, милицию уже больше невозможно демонизировать, нет маневра, нет такого изысканного греха, которым (в народном сознании) не обладали бы правоохранители. Второе — поразительное равнодушие к проблематике так называемых «трудных» или «неблагополучных подростков», для которых, собственно, и принимался закон, — они практически исключены из общественного дискурса, видимо, как «конченые» и не заслуживающие государственной заботы. И третье — невероятное благодушие в отношении собственных детей.

Спор родителей-прогрессистов и родителей-охранителей меж собою легче всего описать в категориях разных подходов к воспитанию, свободы и охранительства, доверия и контроля, — однако менее всего это педагогический спор. Это конфликт интересов благополучных и неблагополучных детей. Больше всего в неприятии «комендантского часа» не ужаса перед грядущими тяготами вечерней жизни детей (которые, несомненно, возникнут, — но пока же они выглядят как минимум разрешаемыми), сколько непреклонного самодовольства существующим положением вещей. «И так хорошо». Есть аргументы, казалось бы, ослепительные: в Кузбассе за год работы закона о комендантском часе преступность несовершеннолетних снизилась на 11 процентов, ну это ладно, — но вот количество преступлений в отношении самих несовершеннолетних снизилось на 59 процентов! Стоит вдуматься: за этими цифрами — живые дети: не убитые, не изнасилованные, не подвергшиеся и избежавшие. Какое-то количество физически выживших детей.

Реальность такова, что единственной эффективной мерой внушения для небрежных родителей становится товарищ МРОТ. В Кузбассе объявили штраф для попустительствующих родителей — от 1 до 3 минимальных зарплат; для владельцев злачных заведений, поощряющих детское присутствие, — в пару десятков раз больше. И все, работает только репрессия, штраф, только логика убытка, — больше ничего.

Вопрос в том, готовы ли мы, относительно благопристойные родители (ну хочется думать про себя именно так) принять часть этой ответственности.

Мотив старинный, извечной: свету ли провалиться, или мне чаю не пить?

Проще всего назвать эту альтернативу ложной.

Вопрос приобретает любопытную этическую плоскость: готова ли я платить штраф за вечерние романтические прогулки своей дочери, зная, что только при этом порядке (ну, такова данность: сегодня — только при этом) вещей какое-то количество чужих детей наверняка убережется от насилия?

Я предпочла бы другой порядок вещей и другую социальную реальность, однако наши предпочтения вряд ли способны что-то изменить.

 

IV.

Хорошо над Москвою-рекой повстречать соловья на рассвете.