Мораль и религия - [13]

Надо сказать, что религиозная заповедь «не укради» полностью согласуется с этим законом и в течение столетий и тысячелетий по существу охраняла его и служила ему. Она меньше всего заботилась о тех, кого больше всего обкрадывали — о трудящихся, и более всего оберегала самых бесчестных и ненасытных воров и разбойников, какими по самой своей природе являются эксплуататоры.

Так же обстоит дело и с заповедью «не убий». На первый взгляд это в высшей степени нравственное повеление, осуждающее такое преступление, как убийство человека. Казалось бы, чтó может быть более естественным и более оправданным, чем это повеление? Однако главный смысл заповеди «не убий» совсем не в этом. Под видом осуждения убийств эксплуататорские классы с помощью этой заповеди оберегали свое господство, вбивали в головы трудящихся мысль о недопустимости браться за оружие и направлять его против своих поработителей. Вот какое убийство имеется здесь в виду в первую очередь. Если при оценке этой заповеди не забывать о существе религиозной морали, то она выглядит совершенно по-другому и далеко не так привлекательна, как кажется на первый взгляд.

Сами эксплуататоры никогда не соблюдали тех нравоучений, которые проповедовали и считали обязательными для других. В памфлетах об Америке А. М. Горький устами американца следующим образом излагает мораль капиталиста: «…Вы говорите всем — не укради. Ибо вам крайне будет неприятно, если вас начнут обкрадывать, — не так ли? Но в то же время, хотя у вас и есть деньги — вам нестерпимо хочется украсть еще немного… Вы строго исповедуете принцип — не убий. Потому что жизнь вам дорога, она приятна, полна наслаждений. Вдруг в ваших угольных копях рабочие требуют увеличения платы. Вы невольно вызываете солдат, и — трах! — несколько десятков рабочих убито…»

Здесь выражены ложь и лицемерие буржуазной морали и тех религиозных заповедей, которыми она прикрывается и на которые опирается.

Религиозная мораль переполнена «заботами» о счастье «рабов божьих». Все ее наставления в заповеди преследуют одну цель — направить людей на «путь истинный», ведущий в царствие божие и обеспечивающий им вечное блаженство. Отцы церкви уверяют, что если это блаженство даже и не осуществится, то одна только мысль о нем способна сделать и делает человека счастливым. По-настоящему счастливым может быть, по уверению церковников, только верующий; неверующий же глубоко несчастен уже оттого, что у него впереди нет ничего утешительного, его жизнь постоянно отравлена мрачной перспективой бесследного и безвозвратного исчезновения после смерти. Поэтому для человека якобы нет ничего более важного и необходимого, чем вера в бога и святая молитва.

Но что собой представляет то счастье, которое обещает и к которому зовет религия? Во-первых, это не действительное, а вымышленное счастье, не реальность, а пустая иллюзия, миф, то, чего нет и быть не может. Во-вторых, для того чтобы достигнуть этого несуществующего счастья, нужно быть глубоко несчастным человеком. Если бы надежда на небесное благополучие была праздной мечтой и только, то это бы еще ничего, большой беды в этом не было бы. Но ведь эта надежда дается ценой отказа от радостей реальной, повседневной жизни. Религиозная мораль призывает верующих к тому, чтобы они действительное счастье приносили в жертву вымышленному счастью, иллюзию предпочли реальности. Небесная награда согласно религии дается только тем, кто на протяжении всей земной жизни думает только о будущей загробной жизни, посвящает ей все свои земные помыслы и дела, ради нее отказывается от всех радостей земной жизни. Иначе говоря, религиозная мораль учит отказываться от подлинного счастья ради мечты о несуществующем счастье в вымышленном небесном мире.

Что же касается утверждений, будто сама надежда на небесную награду и вечную загробную жизнь благотворна, ибо делает человека счастливым, то это, конечно, вздор. Согласно самой же религии, кроме неба, есть и преисподняя, где грешники подвергаются вечным мукам и неописуемым пыткам. Если рай привлекателен, то ад ужасен. А ведь сама же религия изо дня в день в течение веков и тысячелетий твердит, что на царствие небесное могут рассчитывать только очень немногие избранные, остальным же уготована ужасная судьба вечных мучеников. В преисподнюю попасть очень легко, тогда как заслужить небесный рай чрезвычайно трудно. Но если это так, то что же здесь утешительного? Не лучше ли не иметь никакой надежды на небесную награду, но зато быть свободным от страха перед ужасами божьего наказания?

Упомянутый выше французский атеист XVIII века Гольбах в одном из писем к некоей весьма суеверной и набожной Евгении резонно заметил: «Если, как это часто повторяет христианская религия, число избранников невелико, блаженство же трудно достижимо, а число осужденных огромно, кто же захочет вечной жизни, со всей очевидностью рискуя вечно страдать? Не лучше ли вовсе не родиться, чем волей-неволей участвовать в такой опасной игре? Да и представление о небытии не приятнее ли мысли о существовании, которое так легко может привести к вечным мукам? Разрешите мне, сударыня, сослаться на вас самих; если бы перед появлением на свет вам дали возможность выбирать между жизнью и небытием, предупредив при этом, что, выбрав первое, вы сможете избежать вечных мук всего лишь в одном случае из ста тысяч, — неужели же вы предпочли бы жить?» («Письма к Евгении. Здравый смысл», издательство АН СССР, 1956, стр. 126).