Мопассан - [110]

Попробуем разобраться в этой истории. Еще до премьеры «Мюзотты» (27 февраля 1891 года) Жюль Кларети встретил Мопассана в приемной министра народного образования.

— Я, вероятно, пришел за тем же, что и вы, — сказал Ги.

И действительно, оба они пришли поддержать ходатайство о награждении архитектора Андре Леконта дю Нуи.

Кларети исподтишка бросает взгляд на пустую петлицу Ги.

— Вы же знаете, что вам ответит министр! «Я начну с того, что дам орден вам!»

— О, мне! Мне ничего не надо. Я никогда не женюсь. Я никогда не буду награжден. Я никогда не буду кандидатом в академию. Я никогда не буду писать для «Ревю де Де Монд».

Позднее Ги скажет: «Я действительно говорил, что никогда не буду награжден и не стану академиком, но отнюдь не из презрения, а только из непреодолимого, быть может, несколько преувеличенного чувства независимости и равнодушия. Что же до женитьбы, которая, однако, не входит в мои планы, то тут я говорю с меньшей уверенностью. Когда дело касается женщин, никто из нас не знает, какую глупость мы можем из-за них совершить».

Ги нарушил свой зарок только в отношении «Ревю де Де Монд».

В 1881 году Мопассан, сохранивший еще кое-какие буживальские замашки, позволил себе роскошь высмеять академию в довольно вульгарных выражениях: академия «надевает лучшие свои одежды и отправляется на угол набережной… Она ждет, старуха! Глаза ее горят. Она нарумянила свою морщинистую кожу и вставила лучшую, парадную челюсть. И когда мимо проходит двадцатилетний мальчишка с глазами, возведенными к небесам, она останавливает его: «Пст! Пст! Послушайте-ка, молодой человек!»

Александр Дюма-сын решил сделать Милого друга академиком. Он специально пригласил его позавтракать, надеясь, что сможет убедить Ги и тот выставит свою кандидатуру. Догадавшись о причине приглашения, Ги стал пунцовым, как обивка ресторанных диванов:

— Как и мой учитель, друг Гюстав Флобер, я не хочу иметь ничего общего с этой литературной братией.

— Оставьте меня в покое с вашим Флобером! Флобер был дровосеком, срубившим целый лес лишь для того, чтобы выточить один-единственный ларчик.

— Дюма!

Дюма по-отечески ухмыльнулся.

— Полноте, Мопассан! Я же пошутил…

Успокоившись, улыбается и Мопассан.

Мопассан раскроет истинную причину своего отношения к академии: он мстил за Старика.

И тем не менее Мишель де Бюрн и весь благоухающий, шуршащий юбками эскадрон миленьких графинь, которых Мопассан наблюдал в салонах, восторжествовали над памятью Викинга.

Леон Дефу был прав: «Мопассан кончился в тот момент, когда он решил жить респектабельно». Академизм давно подбирался к творчеству Мопассана.

В романе «Наше сердце» музыкант Масиваль знакомит своего друга Андре Мариоля с молодой вдовой Мишель де Бюрн почти так же, как когда-то Жорж Легран познакомил Мопассана с Потоцкой. «Какая странная женщина!» — сказал Мариоль Гастону де Ламарту после этого визита. Ламарт улыбается: «Уже начался кризис. Вы пройдете через него, как и все мы!»

Мишель де Бюрн пытается обольстить Андре Мариоля. Этот молодой человек, более грубый, более мужественный, чем другие ее поклонники, напоминающий самого Мопассана, любит Мишель, но, разгадав ее игру, решает ее избегать. Обиженная красавица завлекает его. Он поддается, хотя и не обольщается на ее счет: «Природная и умело подчеркнутая красота этой стройной, изящной белокурой женщины, казавшейся одновременно и полной и хрупкой, с прекрасными руками, созданными для объятий и ласк, с длинными и тонкими ногами, созданными для бега, как ноги газели, с такими маленькими ступнями, что они не должны бы оставлять и следов, казалась ему символом тщетных упований».

Существовал ли прототип Мишель де Бюрн? Прежде всего настораживает разительное сходство между романом, пережитым художником Жак-Эмилем Бланшем, который был влюблен в Потоцкую, и романом, написанным Ги де Мопассаном. Сам Жак-Эмиль Бланш приложил все усилия к тому, чтобы книга об этой несчастной страсти — «Эймерис», вышедшая в 1922 году, выглядела скорее автобиографией, чем романом: «Часть романа, названная мною «Лючия», — это и есть рассказ о графине Эммануэле Потоцкой».

Незадолго до того, как Мопассан приступил к работе над романом «Наше сердце», он снова встретился с Мари Канн, за которой давно уже ухаживал.

По версии приятельниц Мари Канн, Мишель де Бюрн — это сама Мари. В действительности Мишель де Бюрн из романа был свойствен «ледяной огонь», характерный для Потоцкой. Мари Канн пылала другим огнем — не столь ледяным и ослепительным; как только она оставила Поля Бурже, то не замедлила доказать Ги свое любовное расположение, весьма, к слову сказать, утомительное. Мишель — это психологический слепок с Эммануэлы; ей льстит, что мужчины ходят за ней стадом зачарованных боровов. С другой стороны, Мишель — это и Мари Канн, с ее несравненной светскостью и главным образом с ее нежеланием скрывать свою связь с Мопассаном. Но какова же внешность этой прелестной Мишель? Фотографии и портреты Эммануэлы и Мари не имеют ничего общего с внешностью возлюбленной Мариоля.

Объяснение этому весьма простое. Если Эрмина Леконт дю Нуи, узнав себя в Мишель, решила в ответ на «Наше сердце» написать «Любовную дружбу», то, значит, у нее были на то веские основания. Ее холодность напоминала холодность героини, да и внешне она очень похожа на Мишель.