Монументальная пропаганда - [55]

— Ну вот, — сказал он, вращая пальцами, и улыбнулся Марку Семеновичу, — прежде, чем мы начнем разговор, назовите, пожалуйста, ваши имя, отчество и фамилию.

— Это допрос? — спросил Шубкин.

— Ну что вы! — запротестовал Коротышкин. — Это просто беседа.

— Пока беседа! — пробурчал из своего угла Муходав, но Коротышкин этого бурчания как бы не расслышал и разъяснил вполне доброжелательно, что требование назвать имя, отчество и фамилию — это просто формальность, может быть, излишняя, ею можно и пренебречь, но по существу хотелось бы поговорить вот о чем.

— Я читал этот ваш рассказик «Лесопосадки».

— Не рассказик, а роман, — поправил Шубкин.

— Антисоветский пасквиль, — донеслось из другого угла.

Муходав в разговоре прямо вроде бы не участвовал. Он сидел за своим столом, вникал в какие-то бумаги — что-то читал, писал, подчеркивал, — а реплики свои выдавал не направленно, а словно разговаривал сам с собой.

— Не знаю, как другим, — продолжил Коротышкин, бросивши взгляд на коллегу, — но мне многое понравилось. Я, конечно, не специалист, моя профессия — архитектура. Жилые и общественные здания, клубы, дворцы культуры — вот… Но в обком партии вызвали… Вы ведь тоже, кажется, коммунист?..

— Стрелять таких коммунистов надо, — громко сказал сам себе Муходав…

— В обком партии вызвали, говорят, нужно, Сергей Сергеич, международная обстановка требует. Ну, если партия просит, разве я могу отказаться? Нет, Марк Семенович, никак не могу, потому что я прежде всего солдат партии и патриот. И вот сижу здесь. А душа, — он вздохнул тяжело и мечтательно, — истосковалась по кульману. Впрочем, это все лирика… Так вот, мне ваша «Лесостепь», можно сказать, даже понравилась. Местами. Очень хороший слог, удачные описания природы, особенно ханты-мансийской тайги… Вы ведь там были?

— Был, — кивнул Шубкин.

— Можно продолжить, — не отрывая взгляда от своих бумаг, сказал Муходав.

— Но в целом, — продолжил Коротышкин, — ощущение от описываемой вами картины тяжелое. По-моему, вы немного, как бы сказать, очень сгущаете краски…

— Я пишу о явлениях, которые партия на XX съезде разоблачила, — напомнил Шубкин.

— В том-то и дело, что она их разоблачила. Разоблачила — и хватит. Хватит, — повторил Коротышкин, умоляюще глядя на Шубкина. — Ну зачем же нам все время вспоминать о плохом, бередить раны, топтаться в прошлом? Надо идти вперед, Марк Семенович. Посмотрите вокруг, какие происходят события. Продолжается строительство Братской ГЭС, в Стерлитамаке задута новая домна, наши коровы дают до трехсот литров молока в год, наша партия ведет титаническую борьбу за мир во всем мире, а вы все про свои лесополосы. Ну, ладно, если бы вы вашу «Лесосеку» для себя написали или для своих друзей, но ведь вы же передали на Запад.

— Я не передавал, — быстро сказал Шубкин.

— Оно само туда перелетело, — предположил Муходав.

— Не знаю, само или не само, — повернулся к нему Шубкин, — но я, как вы знаете, за границу не езжу. Или, может, я ездил, а вы не заметили? — спросил он язвительно.

Но Муходав, листая свои бумаги, на Шубкина не отреагировал, а Коротышкин с ним согласился.

— Ну, конечно, конечно, вы не ездили. Никто не говорит. Но чтобы переправить рукопись, самому ездить не обязательно. Иностранные дипломаты и корреспонденты, они-то ездят! И не всегда с чистыми намерениями.

— Все сплошь агенты ЦРУ, — заметил Муходав.

— Именно, — согласился Коротышкин. — У нас есть сведения, что ЦРУ активизировало свою деятельность и делает ставку на несознательную часть нашей интеллигенции. Ищет слабое звено в нашей цепи. Не случайно ваш фельетон опубликован в антисоветском издательстве, сотрудники которого — это сплошь белогвардейцы, власовцы и бывшие полицаи. Которые вешали советских людей и отправляли в газовые печи лиц еврейской национальности. И, конечно, за ваше так называемое произведение ухватились не зря. Значит, им оно понравилось.

— Если моя книга им понравилась, значит, она хорошая, — самодовольно сказал Шубкин.

— Антисоветская, — изрек Муходав.

— Если б только антисоветская, — вздохнул Коротышкин. — К сожалению, Марк Семенович, книга антинародная. Нет, — сказал он в очевидном сомнении, — мы пока не будем применять к вам карательных мер…

— А надо бы, — вздохнул Муходав.

— Сейчас не 37-й год, и мы уже не те. Мы совсем не те, Марк Семенович, — заверил он страстно. — Для нас самое главное — спасти человека, уберечь его от неправильных поступков. Сейчас идет бескомпромиссная идеологическая война. Кто кого. И в этих условиях… Было бы хорошо, если бы вы обратились в нашу печать, и мы вам в этом поможем, поможем, поможем… — Закатив глазки, он забормотал, впавши как будто в транс и произнося слова в странной последовательности. — Мы вам подскажем, вы нам поможете, вы напишете, мы напечатаем, в открытой форме выразите свое отношение…

— А то будет плохо, — сказал как будто самому себе Муходав.

— Это угроза? — спросил Шубкин.

— Ни в коем случае! — поспешно заверил Коротышкин. — Никаких угроз. Но вы понимаете, что если вы не сделаете выводов, то и мы… ну что мы можем? Марк Семенович, вы же понимаете, мы, конечно, гуманисты, но…