Монтайю, окситанская деревня (1294-1324) - [241]
Эмманюэль Ле Руа Ладюри (род. 19 июля 1929 года) связан с землей Окситании многими узами. Здесь, в Монпелье, сначала в лицее, потом в университете, он начинал свою научно-преподавательскую деятельность. Здесь же в 1956 году молодой лицейский преподаватель истории сочетался законным браком с Мадлен Пюппони, которой посвятит самую волшебную из своих научных работ. Однако, хотя большинство его исследований построены на материале истории Лангедока, Э. Ле Руа Ладюри никак не назовешь представителем региональной историографии. Это ученый мирового класса, признанный мэтр третьего поколения Школы «Анналов», один из руководителей знаменитой VI секции Практической Школы высших исследований, почетный доктор Женевского, Лидского и других университетов.
В студенческие годы Э. Ле Руа Ладюри выбрал своим наставником Эрнеста Лабрусса, превыше всего ставившего два авторитета: Карла Маркса и Франсуа Симиана (Perrot М. Op. cit. Р. 276—277), и, подобно множеству французских интеллектуалов своего поколения, испытал сильное влияние марксизма. Успел даже, как отмечает его однокашник по Эколь Нормаль Пьер Бурдье, в самом начале 50-х годов проявить себя коммунистическим активистом эпохи торжествующего сталинизма, произносящим на собрании партячейки филиппики против студенческого Комитета в защиту свободы (Бурдье П. Начала. М., 1994. С. 13). После 1956 года последовала полоса «антидогматических иллюзий» и надежд на «гуманизацию марксизма» через возврат к «молодому Марксу». Э. Ле Руа Ладюри на долгие годы сохранил ощущение отрезвляющего шока, вызванного «мощным гласом с улицы Ульм, возвестившим, что Маркс никогда не был молодым» (Le Roy Ladurie E. Op. cit. P. 13). Имеется в виду Луи Альтюссер, неортодоксальный марксист, философская концепция которого не оставляла места упованиям на «молодого Маркса». Подобные уроки марксизма, общие для целого поколения, имели следствием благополучное завершение далеко зашедшего романа Школы «Анналов» с марксизмом. На стыке второго и третьего поколений намечался переход от интеллектуального, научного восприятия марксизма к партийному активизму как социалистического (Э. Лабрусс, Ж. Ле Гофф), так и коммунистического (П. Вилар, М. Агюлон, М. Перро, Э. Ле Руа Ладюри) толка. Опасная связь закончилась тем, что Школа «Анналов» ассимилировала марксизм, но не наоборот. Аналогично, впрочем, завершались отношения Школы с иными доктринами, теориями и тенденциями эпохи: мальтузианством, фрейдизмом, структурализмом... Главное достоинство Школы «Анналов» заключается в способности ассимилировать все лучшее в человеческой мысли, не теряя своей идентичности. И сегодня, когда заходит речь о том, что «Анналы» дышат на ладан, не следует спешить. Просто снова встает вечный выбор: закоснеть, догматизироваться, опочить на лаврах или искать ответ на очередной вызов современности. Новое поколение Школы «Анналов» ассимилирует и «постмодернизм», отделяя зерна от плевел, или это будут уже не «Анналы».
Историкам третьего поколения приходилось строить научную карьеру с учетом архаичных университетских порядков, существовавших до реформ, последовавших за великим разломом 1968 года. В 50—60-е годы это был, поистине, жизненный выбор: делать или, напротив, не делать докторскую диссертацию. Специфика жанра-анахронизма и правила защиты на многие годы превращали ученого во Франции в «вечного студента», отбрасывали его, по выражению Э. Ле Руа Ладюри, «парадоксальным образом в догутенберговы времена» (Ibid. Vol. I. P. 541). Кто-то, подобно Ж. Ле Гоффу, считая несовместимыми требования «новой исторической науки» с канонами диссертационного жанра, отказывался тратить время на подобный марафон. Во всяком случае, как отметит впоследствии Пьер Нора, все наиболее яркие достижения «новой исторической науки» (включая «Монтайю») были созданы не в жанре диссертации
