Монтаньяры - [75]

Естественно, у Неккера хватило ума не ввязываться в полемику с Маратом. Однако Друга народа вновь начинают преследовать, поскольку он непрерывно задевал своими обвинениями кого-либо и некоторые обращались с жалобами в суд. 12 декабря полиция появляется у Марата, производит обыск, кое-какие бумаги конфискует, арестовывает журналиста и приводит его в Ратушу. Марат удостоен небывалой чести: его принимает сам маркиз Лафайет, причем встречает его с аристократической любезностью. Нет и речи о кампании против Неккера. Лафайет лишь интересуется, на чем основаны обвинения некоторых членов его штаба. Марат обещает опубликовать в газете доказательства. А затем Марата просто отпускают! Почему Лафайет проявил такое внимание и такую любезность к скандальному возмутителю спокойствия? Некоторые объяснили это «масонским братством»; оба собеседника были членами ложи. Однако к этому времени революция привела к распаду французской ложи Великий Восток. Даже сам ее гроссмейстер, герцог Орлеанский, по настоянию Лафайета был отправлен после октябрьских событий в Лондон. Дело в том, что Лафайет в это время активно интриговал против Неккера и добивался его устранения. В то же время встреча с Маратом могла быть объяснена им королю как попытка защиты министра, хотя Марат явно играл ему на руку. Торжествующий Марат ознаменовал свою победу над Ратушей в тот же вечер посещением Итальянской оперы. А на другой день, 13 декабря, Марат идет в Ратушу и требует приема у мэра Байи, и тот его немедленно принимает и даже выполняет требование вернуть все конфискованное полицией. Итак, власти не препятствуют дальнейшему изданию «Друга народа».

Но теперь это невозможно по другой причине. Истек срок договора с типографщиком Дюфуром, который отказывается возобновить его, ибо издание «Друга народа» приносит ему только убытки. Ну что ж, Марат сам будет своим издателем. Уже через несколько дней у него своя типография и четверо наемных рабочих. Первый номер новой серии вышел 19 декабря, и она продолжалась до 22 января. На какие же деньги Марат издает газету? Оказывается, дистрикт Кордельеров, возглавляемый Дантоном, дает ему не только убежище, но и деньги на издание. Марат подводит итоги первого года революции. Сделано многое, но он не удовлетворен. Никогда еще Марат не был так известен, его газету читают, о ней много говорят. Но это еще не та слава, о которой он не забывает никогда. Главное, на его призывы к действию не откликаются! И Марат усиливает резкость тона газеты; он становится буквально кровожадным. В номере за 8 января снова призыв к насилию. Но столь отчаянно он еще не писал с начала революции. Марат отбрасывает сравнительно умеренный тон, взятый им в «Даре отечеству», призывает к немедленному вооруженному восстанию: «Взгляните на историю наций; любая из них смогла разорвать свои цепи, только утопив в крови своих угнетателей, только поразив их мечом в день битвы, только предавая их казни в день восстания».

В тот же вечер к Марату является судебный исполнитель в сопровождении 40 гвардейцев, но предупрежденный Марат уже исчез. Теперь он ведет полулегальное существование: днем работает в типографии, ночь проводит у кого-либо из друзей Дантона, поручившего всему дистрикту охрану Марата. Газета приобретает совершенно разнузданный голос, она теперь не щадит никого: Учредительное собрание, Лафайета, Байи. Продолжается и война против Неккера. 18 января Марат печатает собранные в одну брошюру «Обвинения против Неккера».

«ВОССТАНИЕ» ПРОТИВ РАТУШИ

22 января в Париже разворачивается потрясающе трагикомическая история, которая, впрочем, только чудом не вылилась в кровопролитное сражение. Накануне муниципальный совет под председательством академика Байи выносит постановление об аресте Марата и поручает его исполнение Лафайету. Генерал приказывает батальону Кордельеров провести эту операцию. Однако председатель дистрикта Дантон, в свою очередь, приказывает командиру батальона взять Марата под защиту. Тогда Лафайет направляет 800 национальных гвардейцев в дистрикт Кордельеров для ареста Марата (по словам Дантона, их насчитывалось две тысячи человек, а Марат уверенно утверждал, что всего против него направили 20 тысяч вооруженных людей). Итак, лицом к лицу стояли два отряда. Один из 500, а другой из 800 человек, причем на стороне батальона Кордельеров еще и огромная толпа жителей соседних дистриктов. Оборону вдохновлял Дантон. Наступлением руководили из Ратуши Байи и Лафайет. Поскольку никто серьезно не хотел открывать огонь из-за одного несчастного журналиста, начались запутанные, шумные переговоры, сменившиеся заседанием в монастыре Кордельеров. Кроме многого другого, в ходе этой суматохи Дантон в азарте пригрозил ударить в набат, чтобы на помощь Кордельерам явились 20 тысяч человек из Сент-Антуанского предместья. Однако затем он сам предложил обратиться за арбитражем в Учредительное собрание. Дантона избрали главой делегации, и она отправилась в Манеж. Там начались переговоры, а затем и прения. Собрание решило, что дистрикт Кордельеров должен подчиниться закону. Между тем две враждебные «армии» стояли лицом к лицу, готовясь к братоубийственной войне. А Марат в это время отправил из осажденной типографии весь тираж брошюры против Неккера, а затем побрился и переоделся, сменив обычные для него теперь лохмотья на элегантный редингот и модную шляпу. Улыбаясь, он спокойно прошел через запрудившие квартал войска и толпу, так что его никто не узнал в облике столь изящного господина, и скрылся. На этот раз надолго; на четыре с половиной месяца он укрывается в Лондоне. Оказывается, Друг народа, отчаянно смело призывающий к кровопролитию, очень дорожит своей безопасностью… Но дело, пожалуй, не только в этом. Революционная вспышка октябрьских дней сменилась долгим периодом относительного успокоения. Зима оказалась очень теплой: даже не прерывались строительные работы. Постепенно стали ощущаться плоды хорошего урожая 1789 года. Хлеб и другие продукты поступают в достаточном количестве, снижаются и цены. Сбавили тон и радикальные буржуазные революционеры. Поэтому призывы Марата к вооруженному восстанию не встречали никакого реального отклика. Отъезд Друга народа в Англию явно выражает его обиду из-за равнодушия народа. В написанном им в Лондоне «Обращении к народу» он горько упрекает: «О парижане! Какие же вы еще дети! Вы закрываете глаза на бедствия, вас ожидающие, глупость делает вас беспечными, тщеславие служит вам утешением во всех бедствиях. Но к чему осыпать вас бесполезными упреками? Вы стремитесь к свободе лишь для того, чтобы продаваться — так продавайтесь же! Вы довольны своими цепями — так сохраняйте их! Вы отталкиваете руку, стремящуюся помочь вам выбраться из бездны — так оставайтесь там!.. Друг народа глубоко удручен вашим ослеплением, вашей беспечностью, вашей испорченностью».