Монтаньяры - [22]

Робеспьер полностью воспринял главные принципы политической теории Руссо — суверенитет народа и политическое равенство. Руссо стремился и к имущественному равенству, хотя, желая его, он не считал возможным нарушить неприкосновенность частной собственности. Он допускал лишь смягчение имущественного неравенства путем воспитания презрения к богатству, ограничения права наследования, недопущения чрезмерной роскоши. И все это не выходило за пределы благих пожеланий. Апостол демократии приходил к безнадежно пессимистическому заключению, что на практике демократия вообще не годится для людей, а пригодна лишь для богов. Руссо-демократ очень своеобразно трактовал само понятие народа. Для него народ — это средние слои между богатыми и бедными. Последним он не доверял и писал, что «беспорядки порождаются отупевшей и глупой чернью». Он считал, что Франция недостойна республиканской формы правления; при своем моральном несовершенстве французы могут рассчитывать лишь на конституционную монархию.

Руссо отвергал церковь, но был глубоко религиозен на свой манер, предлагая некую гражданскую религию. Она, впрочем, включала в себя веру в бессмертие души, загробное воздаяние и в божественное провидение. Руссо осуждал искусство, театр. Он считал их вредными, если они не являются моральной проповедью.

Руссо заразил многих деятелей предстоявшей революции одной своей чрезвычайно характерной для него особенностью. С маниакальной страстью он постоянно говорил о себе, о своих чувствах, мыслях, о своей личной судьбе. Пристрастие к сердечному излиянию, навязчивое стремление постоянно говорить о себе и своих чувствах выражало глубоко индивидуалистическую особенность его мышления. Субъективность, мнительность, болезненная обидчивость Руссо сильно сказывались в его отношениях с другими деятелями Просвещения, особенно с Вольтером и Дидро. Его язвительные выпады против них обнаруживают, что пристрастие к рассуждениям о добродетели вовсе не означало элементарной правдивости.

Всеми этими качествами Руссо особенно щедро наделил Робеспьера, если, конечно, это не было случайным совпадением очень похожих характеров. Но от него же Робеспьер заимствовал и такие черты своего мировоззрения, как ненависть к тирании, неравенству, угнетению, чрезмерному богатству. Он захватил его мечтой о счастливой жизни людей, об идеальном обществе добродетели, об идеальном человеке, мечтой, которую сам Руссо называл «чарующим заблуждением». Социальный пессимизм Руссо тоже, впрочем, станет гнетущей особенностью вождя монтаньяров.

В юности Робеспьера была еще одна символическая встреча. По случаю торжественного въезда в Париж после коронации Людовик XVI и королева Мария-Антуанетта на пути от Нотр-Дам к церкви Святой Женевьевы задержались на улице Сен-Жак, чтобы выслушать приветствие учеников и преподавателей коллежа Людовика Великого. Кто получит почетное право зачитать почтительное поздравление, написанное латинскими стихами одним из профессоров? Конечно, лучший из воспитанников! Выбор пал на Максимилиана, который под дождем, стоя на коленях, старательно декламировал, тщетно пытаясь привлечь внимание монарха. Утомленный церемониями король вряд ли, конечно, мог внимательно его выслушать и тем более вообразить, что он имеет дело с одним из тех, кто в будущем призван решать вопрос о его королевской жизни и смерти… Но до этого еще далеко, а пока Максимилиан за три года получает все юридические степени: в июле 1780 года — бакалавра, в мае 1781 года — лиценциата, а в августе он зачислен адвокатом Парижского парламента. По случаю окончания коллежа он не только выслушивает самые лестные отзывы за свое похвальное поведение и учебу, ему объявляют награду в 600 ливров, которую он жертвует на стипендию младшему брату Огюсту, чтобы тот тоже смог учиться в коллеже Людовика Великого. Церковь щедро вознаграждает безупречного юношу, одаренного и дисциплинированного, надежно обеспечивая его преданность себе на будущее.

Безусловно, для таких надежд есть основания, хотя и очень зыбкие. Робеспьер навсегда сохранит веру в бога, в загробную жизнь и в провидение, предопределяющее судьбу людей, их действия. Даже его приверженность к идеям Руссо, которого он считает «божественным», это не логическая убежденность, а слепая вера, непоколебимая и фанатичная. Его чисто светские, реально-жизненные представления пронизаны религиозными догматическими категориями. Для него всегда будут обязательными такие типично религиозные черты отношения к действительности, как нетерпимость к инакомыслию, требование послушания от других, высший приоритет абстрактных категорий. Идеи братства, равенства у него носят характер евангельских догм, а не социальных отношений действительности. И сама революция окажется явлением идеальным, стремлением к высшим целям, бескорыстным, самоотверженным, строго принципиальным. Не из жизни, а из духовных идеалов он будет исходить в практической деятельности. И конечно, от религиозного воспитания он сохранит навсегда ненависть к атеизму и материализму. Но не любовь к католической церкви! Подобно Руссо, он грезит об иной, очищенной, облагороженной религии. Словом, святые отцы успешно вложили в его мировоззрение явно религиозное, хотя и не церковное восприятие жизни.