Монстр - [45]

Венский страховой агент Петер Штекер считает: «Чтобы у человека в доме за такой короткий период времени случилось три пожара — крайне подозрительно, и статистически маловероятно, чтобы каждый раз это был несчастный случай. Я надеялся, что будет проведено полицейское расследование. Я понимаю, что однажды Фритцля уже обвиняли в поджигательстве, но, конечно, поскольку он не был осужден, вряд ли где-нибудь сохранились какие-нибудь отчеты».

К концу июня 2008 года финансовая полиция установила: каждый месяц Фритцль откладывал около 200 евро на нужды подвальных жильцов. Он покупал мясо и молоко, чья дата годности должна была вот-вот кончиться, замороженные продукты, которые дольше продержались бы во льду, чем в поле или море, самые дешевые консервы, поношенную одежду, ничем не пахнущие мыло и шампуни. Он даже снабдил Элизабет приспособлением, которое крепится к нижней части тюбика с зубной пастой и помогает выдавить все до последней капли. Чинить внизу он так ничего и не собирался, на билеты в кино тратиться не приходилось, не надо было устраивать никаких вылазок и раскошеливаться на каникулы. И все же он продолжал урезать затраты на свою тайную семью. Он пунктуально заносил все расходы в небольшой блокнот — каждый месяц, ежедневно — ровные ряды цифр, маскирующие избыток молчаливого страдания.

Пока Фритцль взвешивал все «за» и «против», подвальная семья существовала, но не процветала. Элизабет каждый день приходилось прилагать все усилия, чтобы стимулировать детей, по мере того как они взрослели. Недоумение, которое они испытывали в своем заточении, должно было возрастать с каждой просмотренной телепрограммой, будь то дневная мыльная опера или вечерний документальный фильм. Дети должны были испытывать все большую и большую тревогу, не понимая, почему должны проводить жизнь в этом бетонном кубе. Элизабет никогда не спрашивала их, о чем они мечтают, потому что все равно никогда не смогла бы осуществить эти мечты. Самая страшная жестокость тюрьмы Фритцля состояла в том, что она отнимала у человека надежду. Элизабет могла вдохнуть в детей любовь, но она не могла дать им будущее.

Спасатель Йоханнес Хоффман встречал Фритцля несколько раз в неделю, когда тот отправлялся поплавать в местные бассейны. Фритцль проплывал полную длину бассейна двадцать раз — упражнение, которое, как он хвастливо заявлял, помогает ему сохранить форму «для дам».

«Мы обычно разговаривали, стоя рядом с бассейном, — вспоминает Хоффман. — Почти всегда — о шахматах; эта игра серьезно интересовала его. „Это долгая игра, шахматы, — сказал он как-то, — игра, требующая стратегии и терпения“. Он интересовался моим шахматным компьютером и хотел, чтобы я показал ему его. Интересно бы его испробовать, сказал он. Сначала он производил впечатление спокойного, мирного человека, ни в коем случае не опасного или нервного. Но в последний год я заметил, что память его начала давать сбои. Останавливаясь в воде поболтать, он задавал мне какой-нибудь вопрос, а затем секунд через тридцать спрашивал о том же. Казалось, он находится под постоянным давлением. Озабоченность Фритцля выглядела в моих глазах довольно-таки странной, учитывая его возраст и удовольствие, которое, как мне казалось, человек испытывает на склоне лет от жизни. Я пару раз спрашивал его о семье и точно помню, он отвечал, что разведен, и это, конечно же, было очередной ложью».

Конечно. Ложь удавалась Йозефу Фритцлю лучше всего остального. Но все должно было навсегда перемениться.

8 Землетрясение

Элизабет даже не могла вспомнить, как давно болеет Керстин. Девушка днями не вставала с постели, и вид у нее становился все более и более изможденный. У нее случались припадки, которые мать и Штефан старались облегчить, вставляя ей между зубами обернутый в тряпку кусок дерева. Маленький Феликс плакал, когда Керстин, мучаясь, кусала губы, пока они не начинали кровоточить. Пот стекал у нее по телу, насквозь пропитывая матрас. В камере становилось все труднее дышать, несмотря на героические усилия ветхого вентилятора. От изолированности боль Элизабет росла, отражаясь от стен, эхом отдаваясь в каждом уголке. Она вскормила и вырастила детей, преодолевая многие кризисы за эти годы; но никогда еще не было так плохо.

Все, что она знала о медицине и больницах, ограничивалось книжками по беременности, которые приносил ей ее тюремщик, и американской мыльной оперой, которую передавали но телевизору. Представления Фритцля о лечении сводились к аспирину и иногда некоторым микстурам от кашля. Увидев агонию Керстин, он нарушил свой рутинный распорядок и стал спускаться в тайные семейные покои каждый день, чтобы самому убедиться, как у нее дела. Он вынужден был признаться себе, что дела плохи. Его первое незаконное дитя, краеугольный камень тайного племени, хирело с каждым мигом.

Фритцль понимал, что надо сохранять осторожность. В своем больном мозгу он принужден был взвешивать все «за» и «против». Его замысел вернуть подземных обитателей в общество все еще кристаллизовался; поиски соответствующего врачебного ухода были связаны с риском разоблачения. Здесь, внизу, во тьме, его слово было законом; наверху власть его была ограничена.