Монстр - [17]

Однажды мне разрешили пожить на Иббштрассе неделю; мне пришлось присматривать за младшими вместе с Элизабет. Она уже ходила в школу. Помню, что у детей почти не было игрушек и спали они все в одной кровати. Мне пришлось примоститься рядом с ними».

Хельга вспоминает, что с ней Фритцль держался довольно дружелюбно, однако был строг со своими отпрысками. «Я видела, как однажды маска соскользнула, когда он вышел из терпения из-за чего-то и хотел избить детей. Но Розмари встала между ними — дети выглядывали, спрятавшись за ней. После того случая я стала относиться к нему осторожнее».

Это была слишком знакомая сцена для детей Фритцля, и в особенности для Элизабет. Они рано узнали, что такое побои, следовавшие как наказание вслед за каждым нарушением жесткого свода его правил. В комнате Элизабет было неприбрано — и тут же появлялся ремень. Неподметенная лестница, проигнорированное повеление, пятно на платье, невыполненные уроки. Каждый раз Фритцль занимался рукоприкладством, и щелканье ремня то и дело раздавалось в воздухе. Оказавшаяся не у дел девочка низводилась на уровень побитой собаки, на цыпочках бродя вокруг дома, который стал твердыней страха для нее и ее друзей. Они вспоминают, что когда Фритцль возвращался домой, девочка застывала на месте без единой кровинки в лице, заслышав звук отпирающейся двери, да и свет надежды день за днем мерк в ее глазах, хотя перед ней лежал еще весь жизненный путь.

Недалеко от Иббштрассе, 40, в Амштеттене все еще живет бывшая соученица Элизабет Сусанна Парб, которой теперь, как и Элизабет, тоже сорок два. Она рассказывает: «Я проучилась с Элизабет пять лет, четыре года в старших классах и год в политехническом колледже. Помню, она всегда очень боялась отца; вечно волновалась, что на пару минут опоздает домой. Обычно она уходила домой сразу же после звонка, никогда не оставаясь после занятий с другими учениками. Как-то раз мы вместе пошли в библиотеку; поглядев на часы, Элизабет поняла, что уже должна быть дома, и немедленно ушла. Она всегда поглядывала на часы к концу дня, проверяя время, чтобы убедиться, что часы не остановились.

Ее отец, без всякого сомнения, был настоящим домашним тираном, и ей ничего не разрешалось. Несколько раз я спрашивала Элизабет, почему она позволяет отцу так вести себя с ней. Она ответила, что ей не позволено обсуждать решения и приказы родителей. Пару раз я заходила к ней, но чувствовала, что мне не очень- то рады.

Когда мы еще ходили в школу, Элизабет не проявляла никакого интереса к мальчикам. Это было немножко непривычно, но не слишком бросалось в глаза, ведь всегда находятся смирные, робкие люди, а она определенно была одной из таких. В наш последний год вместе в колледже у меня создалось впечатление, что она бы не прочь завести себе дружка, но беспокоилась, что дело может зайти дальше поцелуев. Хотя она была симпатичной со своими длинными, пышными волосами и нежным лицом. Однажды я зашла к ней с двумя мальчиками, когда никого не было дома. Когда я вспоминаю об этом теперь, то ужасно радуюсь, что ее отец тогда не вернулся домой. Мы сидели с мальчиками на автобусной остановке возле школы и просто глядели по сторонам. Немного погодя мы подумали, что неплохо бы пойти куда-нибудь, и Элизабет предложила зайти к ней выпить кофе или чаю, потому что она живет тут рядом, за углом.

Должно быть, она была уверена, что родителей нет дома, иначе никогда не осмелилась бы приводить к себе домой, да еще в свою комнату, мальчиков. Еще тогда приятели рассказывали мне, как им пришлось побывать дома у Элизабет. Ей исполнялось то ли двенадцать, то ли тринадцать, и она пригласила нескольких друзей на домашний праздник. Ее мать, Розмари, неожиданно войдя в комнату, сказала: „А ну-ка быстро все по домам: отец возвращается“.

В школе Элизабет никогда не рассказывала о своей семье; единственным братом, про которого она упоминала, был Харальд. Он был всего лишь на год старше нас, поэтому я близко с ним познакомилась. Я думала, что он тоже очень боится отца. Как-то он рассказал, что когда однажды получил плохую отметку, то собирался спрятаться. „Я не дурак, домой не пойду, чтобы не выпороли“, — сказал он. Насколько мне известно, Харальд, как и все старшие дети, поскорее при первой же возможности ушел из дома и женился».

Фактически один лишь Йозеф Фритцль-младший не смог оставить родного гнезда, все больше и больше принимая на себя труды и обязанности, которые взваливал на него отец, по мере того как уходили остальные дети. В конце концов он превратился в работавшего с полной занятостью сторожа, уборщика и помощника при пансионе, а также наемного работника на стройплощадках. Но ему всегда отводилась роль подчиненного и никогда — начальника. Контролировать все должен был один человек: Йозеф Фритцль- старший.

Сусанна считает, что Элизабет собиралась уйти и жизнь у нее могла бы сложиться хорошо, как и у других ее братьев и сестер. «Я думаю, что Элизабет могла бы так же уйти и потому-то он ее и запер. Она уже однажды убежала в Вену, когда готовилась стать официанткой на автозаправочной станции в Стренгберге. Она работала там, когда мы окончили школу и ей исполнилось пятнадцать. Тогда мы надолго утратили контакт, поскольку я уехала работать в Вену, а когда вернулась обратно домой в Амштеттен, редко бывала дома. Пару лет спустя я снова встретила Харальда и спросила, как поживает Элизабет. Он ответил, что она сбежала с какой- то неизвестной сектой и в ее розысках принимал участие даже Интерпол. Я была потрясена, но это звучало логично, потому что я понимала, из-за чего Элизабет могла сбежать. К несчастью, о домашнем насилии и сексуальных домогательствах в семьях в то время почти не говорили. Элизабет ни словом бы не обмолвилась об этом, и вы никогда не увидели бы на ее теле синяков. Кстати, после того, как она сбежала в первый раз, семья прошла проверку у психолога.