Монристы - [29]

Подведем итоги.

Монризм возникает на основе романтизма. Он использует его стиль, его тип героя, его построение сюжета. Монризм опирается на потребность людей (особенно детей) в ярком и сильном. Иными словами, монризм – это романтизм нашего сурового технического века.

Глава вторая Между Сциллой развязности и Харибдой слезливого сочувствия (извращения монризма)

Обычно человек, впервые приобщаясь к чтению (независимо от того, является ли этот человек ребенком, которому надоели детские книжки и захотелось прочесть «настоящий толстый взрослый роман», или же это взрослый, выучивший, выучивший грамоту «по вывескам») – этот человек, как правило, начинает читать именно монристскую литературу.

«К полуночи, когда Данило, лежа на дровах, разразился лошадиным храпом, Павел, облазив с масленкой весь двигатель, вытер паклей руки и, вытащив из ящика 62-й выпуск „Джузеппе Гарибальди“, углубился в чтение захватывающего романа о бесконечных приключениях легендарного вождя неаполитанских краснорубашечников…»

(«Как закалялась сталь»)

Эти дешевые, выходившие сериями приключенческие книжки, составляли чтение многих, кто потом воевал за Советскую власть.

Литература, как известно, оказывает на человека (если он читает) огромнео влияние.»…Поэт СОЗДАЕТ НОВЫЙ ОПЫТ, запечатлевая в читателе образ никогда не виданного ранее мира», – пишет М.В.Нечкина.

Кроме того, именно монристская литература впервые говорит с ребенком о таких серьезных вещах, как честь, мужество, любовь, смерть. Казалось бы, наивность изложения этих вопросов беспредельна, решение их упрощено, но человек, впервые начавший читать, не видит этой наивности. Для него чудо – печатное слово. Восклицательные знаки, которые насмешили бы любого реалиста, жгут его сердце. Заслуга литературы монризма в том и состоит, что эти проблемы решаются в пользу чести и мужества. Начав подражать героям монристских книг, человек уже не позволяет себе бесчестных поступков. С годами, впрочем, это может пройти.

Из ответов пятиклассников на литературную анкету. «Какие качества ваших любимых героев вы хотели бы перенять?» – «У своего любимого героя Спартака я перенял мужество и благородство», – написал один мальчик (сейчас это детский врач).

Но есть и злостные извращения монризма. Это уже не вторичная, а третичная литература, возросшая, как гриб, на стройном стволе монризма, сосущая его соки, похожая на него внешне и противоположная ему по существу. Она либо не выполняет воспитательной функции литературы, либо сознательно спекулирует ею.

Литературу халтуры можно разделить на три типа.

1. Социалистическая халтура.

Отличается ярко выраженной социальностью и занудством. Она не способна создать героев, которым хочется подражать, хотя довольно точна в оценках и описаниях исторических событий.

Вот два отрывка из «Книги для чтения по истории средних веков» (под редакцией академика С.Д.Сказкина), написанных разными авторами:

«…Двери трапезной шумно распахнулись. Раздались приветственные восклицания, самодовольный смех графа, хихикание служанок. Граф, его оруженосец, а затем и паж церемонно приникли к протянутой им руке графини,а паж при этом опустился на одно колено.

Когда все уселись, начались расспросы о герцогском дворе, об исходе турнира, на котором графине не удалось побывать из-за болезни. Граф обстоятельно отвечал, поощряемый вниманием графини, и прерывал свой рассказ лишь для того, чтобы сделать глоток вина. Когда любопытство графини было удовлетворено, а в бронзовом кувшине уже не оставалось вина, служанка, наклонившись к госпоже, что-то шепнула ей на ухо. Кивнув головой, графиня, подавшись вперед, задорно спросила:

– А моя просьба исполнена?

– Разумеется, – отвечал граф. – Ваш паж разучил прелестную песенку знаменитого трубадура Бертрана де Борна, которая вам так нравится. Герцогский трубадур несколько раз исполнял ее вместе с ним под аккомпанемент арфы.

– Мари, – приказала графиня служанке, – подай нам лютню, я сама попробую аккомпанировать моему славному пажу.

При этих словах паж с готовностью вскочил со своего места, откашлялся, выставил вперед одну ногу, закинул назад голову и запел:

Любо видеть мне народ

Голодающим, раздетым,

Страждущим, необогретым!..

– Браво, браво! – захлопала в ладоши графиня (которая, хлопая в ладоши, одновременно играла на лютне, надо полагать… – авт.)…

Бедный Франсуа, что с ним сталось! Его сердце разрывалось от обиды и негодования…»

«Через несколько часов Гаутзельм с товарищем валялись, связанные, в подземелье замка, а жителей селения сгоняли на площадь перед церковным входом. Затем выволокли провинившихся и на глазах у всех стали жестоко пытать. Слуги феодала прижигали тело несчастных раскаленным железом; священник домогался, когда Гаутзельм с другом продали свою душу дьяволу; монах в серой рясе готов был записывать сказанное. Но записывать было нечего. Оба товарища не проронили ни слова».[6]

Литературное произведение, даже не слишком хорошо написанное (не будем придираться к стилю приведенных отрывков, хотя «кивнув головой, графиня, подавшись вперед, задорно спросила» – фраза построенная более чем коряво) должно быть моделью действительности, ее схематическим повторением.