Моноклон - [10]

— Она тяжело перенесла его уход. Очень. Можно сказать — и не перенесла. Совсем. Не смирилась с его потерей. Старалась забыться в работе. Там она достигла приличных результатов, стала личностью. У нее появился мужчина. Но она не испытывала с ним и десятой доли того, что со своим бывшим мужем. Попросту — не кончала. Потом появился еще один. То же самое. Ее муж был необычный сексуальный партнер, очень необычный. Нет, он не был извращенцем, он делал все вполне обычно, но… у него был… как сказать… особый, неповторимый огонь, завод, которого не было ни у кого. Он мог просто положить ей руку на спину, и она сразу сходила с ума от желания. И потом, он действительно очень любил секс. Любил по-настоящему. Даже не любил, а обожал. Обожал. В этом было что-то маниакальное. А она обожала его. Да… В общем, она порвала с этими двумя. И стала жить одна, с сыном. Причем с мужем они остались друзьями. Она слишком любила его, чтобы навсегда порвать. И она растила его сына. Плод их любви. Они перезванивались каждую неделю. И однажды он пожаловался, что у него нет кухарки. И она помогла, послала к нему свою уборщицу, которая и готовила прилично. Та вернулась и рассказала, что он неожиданно овладел ею, когда та чистила рыбу. И когда кухарка это рассказывала, мне стало так хорошо, что…

Малавец замолчала. Серо-голубые, выпученные глаза ее наполнились слезами.

Сотникова слезла со стола, взяла сигарету, закурила.

Малавец сидела на столе, положив на форменную юбку свои маленькие руки.

— Почему вы мне сразу не рассказали? — спросила Сотникова, стоя к ней спиной.

— Не задавай глупых вопросов.

Малавец смахнула слезы, шмыгнула носом, не слезая со стола, вытащила из сумочки пачку бумажных носовых платков, высморкалась. Взяла пудреницу, глянула на себя в зеркальце, опустила в пудреницу трубочку, понюхала.

Сотникова задумчиво подошла к сейфу, клюнула его пару раз ногтем, резко повернулась на каблуках:

— Когда третья ходка?

— Ну… — шмыгая носом, Малавец сделала неопределенный жест рукой. — Можно на той неделе.

— Не позже. Мы потом уедем на Родос.

— Хорошо. Он пока в Москве.

— Не позже, — повторила Сотникова.

— Я договорюсь с ним на следующий уик-энд. Третья ходка.

— Третья ходка, — по-деловому кивнула Сотникова.

— И дело твое и Самойлова, оба дела будут закрыты. Это говорю тебе я, Ольга Малавец. И все у вас будет зашибитлз, как говорит мой сынок. Поэтому гаси свою сигарету, садись сюда.

Сотникова потушила сигарету, села на стол.

— Поближе.

Она придвинулась к Сотниковой. Та взяла ее за руку, свою другую руку сунула себе под юбку:

— Что он делал потом?

Сотникова облизнула губы, вспоминая:

— Потом… Потом он встал с колен, немного вставил мне член… то есть фаллос во влагалище и как бы замер. И перестал дышать. Я сперва подумала, что с ним что-то произошло. И он так стоял, обняв меня. И я тоже перестала… я перестала.

— Что?

— Рыбу чистить.

— И вы так замерли, да? — Малавец стала теребить у себя под юбкой.

— Да. Он стоял как статуя. И держал меня руками. И я тоже стояла.

— А фаллос его божественный?

— Слегка в меня вошел.

— В пипочку твою… да?

— Да.

— В пипу, да?

— Да.

— Разлизал он тебе попу… разлизал настойчивым языком своим… языком настоящего мужчины… а вошел в пипу?

— Да. А потом вдруг…

— Погоди! — сжала ее плечо Малавец. — Погоди, погоди, погоди…

Сотникова замолчала.

Малавец прикрыла глаза, теребя себя под юбкой медленней, покусывая свою узкую нижнюю губу:

— Не надо торопиться… все спокойно… все хорошо…

Сотникова тупо смотрела перед собой.

— И что было потом? — быстро спросила Малавец.

— Потом он резко вошел в меня.

— Куда вошел?

— Во влагалище.

— Чем вошел?

— Фаллосом.

— Горячим?

— Да.

— Решительно?

— Да.

— Страстно?

— Да.

— Глубоко?

— Да.

— Что он сказал тебе?

— Он меня обнял всю и прошептал мне в ухо: «Я забил в тебя, киса!»

— В ушко твое прошептал?

— Да, в самое ухо.

— Горячо прошептал?

— Да.

— И что потом? — всхлипнула Малавец.

— А потом он стал двигаться во мне.

— Двигаться?

— Двигаться.

— Двигаться?

— Двигаться.

— И двигаться?

— Двигаться.

— А потом, а потом?

— А потом он стал кончать в меня.

— Кончать?! Стал?!

— Кончать. И стонал.

— Стонал?!

— Стонал и повторял: «Я забил в тебя, киса».

— Я забил в тебя?! — вскрикнула со всхлипом Малавец.

— Забил.

— Забил?!

— Забил.

— За-бииииииииииииииииииил! — проревела Малавец, закатывая глаза.

Сотникова напряженно замерла.

Конвульсии охватили субтильное тело Малавец, из открытого рта рвалось рычание. Пальцами она вцепилась в плечо Сотниковой. Та сидела, словно окаменев, косо поглядывая на дрожащие ноги Малавец.

Наконец, Малавец перестала дергаться, отпустила плечо Сотниковой, прижала ладони к разгоряченному лицу:

— Все… все… все…

Сотникова со вздохом облегчения слезла со стола, взяла сигарету и закурила, прохаживаясь по кабинету.

— Все… — Малавец посидела на столе, пошевелила ногами в строгих черных туфлях, медленно спустилась со стола, сделала несколько шагов, остановилась.

На ее щеках багровели два пятна. Статная Сотникова прохаживалась, куря, не обращая на Малавец внимания. Та взяла со стола свою пудреницу, подержала в руках, резко закрыла:

— Не буду. Дай-ка мне, что ли, сигаретку.