Монограмма - [124]

— Как, разве ты не слышал? Пятый патриарх собрал нас и сказал, что рождение и смерть мучительны и что мы должны составить гатху Освобождения, чтобы патриарх Хун-жэнь мог передать свой сан наиболее преуспевшему из нас и сделать его своим наследником. Кто-то написал эту гатху на стене Солнечной галереи, и учитель Хун-жэнь приказал всем поклоняться ей, зажечь перед ней лампаду и неустанно повторять ее. Учитель сказал, что те, кто будут действовать согласно этой гатхе, достигнут великой заслуги и будут спасены от рождения в злых мирах. Разве ты не слышал об этом?

Ли Ду сказал, что еще ни разу не был в Солнечной галерее, и попросил немедленно отвести его туда, чтобы он тоже мог поклониться гатхе. Монах согласился.

Когда они пришли, Ли Ду поклонился гатхе и возжег перед ней курения. Затем он попросил монаха написать рядом и его стихотворение, поскольку сам он не знал грамоты. Монах расхохотался:

— Как, ты не можешь даже писать, а уже сочиняешь гатхи?! — удивился он. — Тогда ты можешь сочинить целую сутру!

— Если ты действительно являешься учеником Будды, ты не станешь смеяться над ищущим знания, — тихо сказал Ли Ду.

Тогда монах взял в руки уголь и быстро написал на стене гатху Ли Ду. Она гласила:

Бодхи изначально не имеет опоры,

Зеркало не имеет подставки,

Природа Будды всегда ясна и чиста,

Где же собраться пыли?

Немного подумав, мальчик попросил добавить следующее:

Пустота и есть опора Бодхи,

Нет ни зеркала, ни подставки.

Если разум есть Пустота —

Где же собраться пыли?

Когда гатхи были написаны, Ли Ду тотчас отправился в рабочие комнаты продолжать работу. У стены стали собираться монахи.

Все собравшиеся были немало изумлены гатхами мальчика. Одни без меры восхищались написанным, другие, наперекор первым, громко декламировали гатху Шэнь-сю, третьи — просто молчали и замышляли недоброе.

Услышав ропот, патриарх Хун-жэнь вышел из кельи. Когда он увидел на стене новые гатхи, он тотчас понял, что написавший их станет его преемником, но, опасаясь, чтобы ему не повредили, патриарх снял с ноги соломенную сандалию и быстро стер написанное.

— Нет, — сказал Пятый патриарх, — тот, кто написал это, еще дальше от истины. Расходитесь. Следуйте первой гатхе и поклоняйтесь ей. Не тратьте время.

И монахи разошлись, все еще перешептываясь, удивляясь дерзости новичка.

На следующий день Пятый патриарх Хун-жэнь, как бы случайно оказавшийся в рабочих помещениях, убедившись, что никого нет рядом, сказал Ли Ду:

— Искатель Пути рискует жизнью ради Дхармы. Должен ли он делать это?

Мальчик промолчал. Тогда патриарх спросил:

— Готов ли рис?

— Готов давно, — ответил Ли Ду. — Нужно только отвеять шелуху.

Святой отец кивнул и, трижды ударив бамбуковой палкой в каменную ступу, в которой мальчик бил рис пестом, удалился.

Лида встала. Кринка стояла на столе, но была совершенно пуста. В доме стояла мертвая тишина. Ходики замерли на стене, отклонив маятник вправо. Из дырявого, набитого конопляным семенем чулка вытекало время. Глаза китайца в последний раз блеснули за занавеской и исчезли. Сорвался с гвоздя ковш.

Она вышла во двор. Падала вечерняя роса. Далеко, задами, брела в молочном тумане старуха, погоняя корову прутом. Они шли на кладбище. Медный звяк колокольца заглох в тумане, как в вате.

Она шла, тихо несомая покоем, невесомая среди тяжко падающих звезд. Земля раскрыла поры и дышала во всю грудь, переводя дух. Широкий, вьюжный, снежный, несся в небе Млечный Путь, увлекая за собой мысли, жизни, судьбы.

Она пришла домой и распахнула окно. Крупные зеркальные звезды плыли за окном, отражая в себе вечность. Закрученные до предела, как пружины, пульсировали в небе спиральные галактики. Звездопад пронизывал ночь.

Она села перед открытым окном, закрыла глаза. Успокоила дыхание, сосредоточилась. Майтри-Бхавана, созерцание бесконечной любви к миру.

Пусть все существа на востоке, видимые и невидимые, близкие и далекие, большие и малые, сильные и слабые, рожденные и только еще ищущие рождения, — будут свободны от вожделения, будут свободны от ненависти, будут свободны от заблуждения, будут счастливы. Пусть все хорошее будет с ними, пусть все хорошее будет со мной.

Пусть все существа на западе, видимые и невидимые, близкие и далекие, большие и малые, сильные и слабые, рожденные и только еще ищущие рождения, — будут свободны от вожделения, будут свободны от ненависти, будут свободны от заблуждения, будут счастливы. Пусть все хорошее будет с ними, пусть все хорошее будет со мной.

Пусть все существа на севере, видимые и невидимые, близкие и далекие, большие и малые, сильные и слабые, рожденные и только еще ищущие рождения, — будут свободны от вожделения, будут свободны от ненависти, будут свободны от заблуждения, будут счастливы. Пусть все хорошее будет с ними, пусть все хорошее будет со мной.

Пусть все существа на юге, видимые и невидимые, близкие и далекие, большие и малые, сильные и слабые, рожденные и только еще ищущие рождения, — будут свободны от вожделения, будут свободны от ненависти, будут свободны от заблуждения, будут счастливы. Пусть все хорошее будет с ними, пусть все хорошее будет со мной.