Моногамия - [66]

Подъезжая к дому, я увидела её, эту машину. В сердце жутковато кольнуло, а это плохой знак, очень плохой, ничего хорошего не случается в моей жизни, если я чувствую этот укол. Он всегда предупреждает меня, готовит.

Mecca Kalani — Feel me

Я вышла из своей машины, оглядываясь на стоящую неподалёку. Ветер терзал мой шарф, набрасывая его и волосы мне прямо на глаза, мешая разглядеть её. Было уже около семи часов холодного мартовского вечера. Днём прошёл дождь, и сейчас только прояснилось, день показывал свои остатки: небо залито розовым светом, солнце скоро будет садиться, но его лучи, всё ещё достаточно яркие, тоже слепили меня. Я услышала, как открылась дверь, я не могла видеть, но знала, всё моё естество почувствовало ЕГО… Убрала с лица шарф и волосы, прищурилась, конечно, это был он: в чёрной кожаной куртке, с серьёзным, почти каменным лицом, стоял как всегда, прислонившись спиной к двери, ждал, что я подойду, как обычно. Но я не хотела подходить, я не хотела больше знать его. Достала дочку из детского кресла, и она побежала в дом, потом забрала пакеты с продуктами из багажника, спокойно и медленно, не глядя в его сторону, закрыла машину и направилась к своему дому.

Я не заметила, как он подошёл, я почувствовала его пальцы на своём запястье, они были тёплые, нежные, такие знакомые. Что-то снова кольнуло внутри меня, и я услышала, как Алекс сказал тихо:

— Не стоит идти туда…

Я повернулась к нему лицом, и теперь, наконец, могла его видеть. Да… За эти месяцы, он вернулся, и теперь полностью стал собой, но совершенно очевидно, ещё красивее. Болезнь оставила в его глазах отпечаток какой-то особой мудрости, взрослости, ещё большей проникновенности, каких-то ценных, недоступных нам, другим людям, знаний. Тех знаний, которые заставляют смотреть совершенно иначе на обычные вещи и видеть в них то, что скрыто от остальных… Он смотрел мне в глаза своим проникающим взглядом и молчал. Потом сказал:

— Я рассказал ему…

Я почувствовала, как сердце оторвалось в моей груди, сорвалось вниз, ударилось о землю…

— Что рассказал? — прошептала я…

— Всё.

— Что всё? — мой голос пронзительный, словно нож мясника, разрезал воздух.

— Как мы были вместе два года, как мы встречались втайне от него, как ты любила меня, как ты была со мной. Я сказал ему, что забираю тебя навсегда.

Это было уже слишком. Я хочу быть умной женщиной и стараюсь читать умную литературу, например ту, которая учит, как контролировать эмоции, управлять гневом, сдерживаться вовремя, и я практикуюсь, постоянно практикуюсь, и у меня уже очень здорово выходит, и я прямо горжусь собой. Но не в этот раз, сегодня мне не нужно гордиться, я не хочу быть умной и сдержанной. Я размахиваюсь, и моя рука со всей тяжестью боли, страхов и переживаний, связанных с его болезнью, со всей ненавистью за унижение, со всем сожалением о моей, только что разрушенной семье, главное семье, моей любимой, моём тыле, моей тихой гавани, которая укрывала меня от всех бед, которая единственная радовала меня в последнее время… Со всей этой тяжестью моя рука оказывается на его лице. Честно говоря, я это сделала не нарочно. Так вышло.

Алекс согнулся, закрыв лицо рукой, когда убрал её, я увидела кровь. Она шла у него из носа и из губ, он пытался вытереть её, но её было не унять. После всего, что я видела, после того, КАКИМ я его видела, мне показалось, что это не кровь, а слезы Феникса…

Увидев алые пятна на его лице, даже не пятна, а кровавые реки, я почувствовала, что не могу дышать, меня будто кто-то схватил за горло мёртвой хваткой и душил. Теперь уже я закрыла своё лицо руками, мне показалось, что земля уходит у меня из под ног, и мне совершенно не на что опереться: семьи нет, Алекса после этого тоже не будет, он ненавидит насилие. Для него ничего хуже насилия нет, боюсь, он не простит мне этот удар.

У него все руки в крови, он пытается вытереть её с лица, но её так много, что она капает на песок с его запястий и никак не останавливается. Я протягиваю ему свой шарф, а он вдруг, глядя мне прямо в глаза, спрашивает:

— За что? За эти три месяца или за твою семью?

Не я, но мой голос отвечает ему:

— И за то, и за другое…

— Кто-то должен был разрубить этот чёртов узел под названием «твоя семья», — говорит он очень жёстко, металлически и сплёвывает кровь, она у него и во рту, везде.

Я смотрю на него, прикрыв рот рукой, честно говоря, я сама в ужасе от того, что сделала. Можно было обойтись просто пощёчиной, но я не знаю, как это вышло. Как будто это не я, а моя рука сама по себе оторвалась от меня со своей карой.

А он продолжает:

— Мне нужны были эти три месяца, чтобы развестись и не остаться на улице. Ханна подготовилась уже очень хорошо: тех фоток, которых она наклепала, хватило бы для суда любого пола, чтобы оставить меня голым совершенно. Ты стала бы жить со мной в шалаше?

Я молчала, я была в ужасе и в шоке. Он мог позвонить, написать, объяснить мне всё. Я могла сказать ему это, но я не хотела. У меня не было ни сил, ни желания выяснять отношения. Я только прошептала, очень тихо, но так, чтобы он слышал:

— А ты думаешь, нет?…