Моногамия - [166]

— Положи голову мне на плечо, почувствуй меня, не бойся, — теперь я понимаю, что его настрой интимен, интимнее некуда.

Пытаюсь обратить эту неловкую ситуацию в шутку:

— Ничего, что мой муж здесь и смотрит на нас? — я смеюсь, давая понять, что воспринимаю всё это как шутливый флирт, не более.

Но Марк не сдаётся:

— Твой муж не может сделать тебя счастливой, ты таешь на глазах, он не знает, как надо заботиться о тебе…

— А ты, значит, знаешь?

— Знаю, — говорит он, и сам мягко прижимает мою голову ладонью к своему плечу. Я возмущена, но нахожу это плечо удивительно умиротворяющим местом. Вижу Алекса, он смотрит на нас испепеляющим взглядом, с такой злостью, какой я у него ни разу ещё не видела. Я не реагирую, буду делать, что хочу, а он пусть сдувает и дальше пылинки со своей ненаглядной Габриель.

Вечеринка удалась, весело всем и мне тоже не так печально как обычно, я выпила немного, но алкоголь не то средство, которое может помочь мне.

Внезапно слышу истошные вопли Габриель, встаю и вижу, она кричит на Лурдес. Конечно, я тут же ястребом лечу к месту конфликта, спрашиваю:

— Габриель, в чём дело, что позволило тебе поднять голос на ребёнка?

Сама оглядываюсь по сторонам, ищу Алекса, сейчас мне нужна его помощь, ведь Лурдес и его дочь тоже, но его нигде нет, и я вспоминаю, что они с Марком ушли в дом. Вообще, по моему личному опыту, нет ничего страшнее женщины, защищающей своего ребёнка. Мне приходилось многократно попадать в конфликтные ситуации из-за детей, и могу сказать, что неадекват встречается гораздо чаще, чем разумный подход к детским стычкам. Стараюсь не терять самообладания:

— Габриель, прекрати пожалуйста кричать на мою дочь! Объясни мне, в чём дело для начала.

— Она толкнула Анабель специально! Анабель… могла удариться затылком о ступеньку и её могло бы уже не быть! — её голос срывается на истеричный вопль.

Моё терпение ещё не исчерпано, я держу себя в руках, несмотря на то, что последние два года изрядно потрепали мою нервную систему.

— Габриель, дети всегда ссорятся, без этого практически не бывает контактов между ними, особенно в таком возрасте. Ты, как взрослый, должна держать себя в руках и объяснять, но не срывать свою злобу!

Все уже уставились на нас, кто-то даже выключил музыку, это плохо.

— Ты будешь учить меня сдержанности?

— Почему бы и нет, я старше и у меня больше опыта…

— Неужели! Да ты сама сдержанность и опытность, как я посмотрю, не считая того, что залила всю террасу своими слезами, страдая по моему мужу! Мы тут все так осторожненько ходим последние пару лет, боялись поскользнуться, но я смотрю, ты не унимаешься, так что мне уже стоит начать переживать, как бы не утонуть!

Я чувствую, как злоба накрывает мой рассудок чёрной вуалью. Но я ещё держусь:

— Думай, что говоришь, Габриель! — я медленно и чётко прошипела эти четыре слова, чувствуя, однако, что вмазала бы ей со всей дури, если б только она не была беременная!

— А что тут думать, смирись уже, ему наплевать на тебя, он спит со мной, он делает мне детей и он всегда будет со мной, прими это как факт, ему нужна только я! Подбери свои сопли уже, наконец, и свали куда-нибудь, а то тошно видеть тебя!

— И ты всерьёз надеешься, что я сделаю это? — у меня на губах злобная усмешка, — да каждая бездомная кошка в этом городе знает, что он ходит по этой Земле только благодаря мне. Такая хватка как у меня тебе и не снилась, девочка! И ты всерьёз считаешь, что я для ТЕБЯ его вырвала с того света? Поверь, детка, ты ничтожная песчинка в океане наших с ним отношений, и я выдрала его у смерти дерзко, больно не для тебя, а для СЕБЯ! Запомни это хорошенько!

Rihanna — Sledgehammer

После этого гробовое молчание, чувство, будто время остановилось. Я смотрю и вижу все, кто был на террасе, смотрят на меня, смотрят уничтожающими, презирающими, ненавидящими глазами. О, Боже, неужели я произнесла это вслух? Ведь я держалась изо всех сил, я старалась не терять человеческого лица! Чувствую как стыд, отчаяние заполняют меня, понимаю сама, как близко стою к краю пропасти…

Вдруг вижу, как из общей массы отделяется фигура, за ней знакомый силуэт… Это Алекс, он был здесь всё это время, он слышал всё, и вот его глаза смотрят на меня, злые, осуждающие, разочарованные… Это как раз то, что вынести невозможно, нельзя преодолеть, всё, что угодно, но только не его разочарование! Я понимаю, что уничтожила себя сегодня как личность и как какой-либо социальный объект вообще, но осознание того, что я унизила его при его друзьях невыносимо, оно разрушает мою сущность, испепеляет её. Я словно достала из стерильной капсулы всё самое ценное и святое, что было у нас двоих, и швырнула это в самую мерзкую грязь.

В мозгу пульсирует зловещая мысль, да та самая. О, Боже, мой разум и не пытается остановить меня! Что я делаю? Куда я несусь? Вот дорожка к нашему дому, вот каменная лестница к пляжу, вот пляж, холодный песок под ногами, я оглядываюсь, надеюсь зацепиться за что-нибудь, за что-то, что остановит меня, или может быть, пусть это будет хоть кто-то, кто-то, кто протянет мне руку, чтобы я могла только ухватиться за неё… Но нет, никого нет, я бегу дальше, бегу быстро, бегу легко, как никогда, так, словно я осенний лист, уносимый порывом ветра. По щекам льются слёзы, никто не сдерживает, не контролирует их, о них и не помнит никто даже. Куда же я бегу? Кажется знаю, в лагуну, там есть камни, много камней, есть выступ, если с него прыгнуть то… то всё кончится, вся эта боль уйдёт, всё унижение, безысходность, эта чёртова болезнь, наконец, прекратит терзать меня, чёртова работа, чёртовы люди, чёртов муж, всё достало так, что больше не могу, не хочу, не хочу, я не хочу жить…