Монастырские утехи - [99]

   Бандиты не поняли, что это такое, но терпеливо вынесли — ибо деваться было некуда,

— всё изнуряющие приготовления к причастию в течение всего поста, после которых

стали похожи на мучеников.

   Наконец вымытые, во всем чистом, расчесав бороды и патлы, они смиренно вкусили

перед алтарём в день рождества святое причастие, которое поминали всуе столько раз...

Их духовный отец дрожал от счастья и снова пролил слезу.

   И тут же, прямо в церкви, к ним пришла неожиданная награда: перед лицом всей

братии Евтихий расковал им кандалы на ногах; они были теперь по-настоящему

вольными людьми. Потом их снова заставили встать на колени на клиросе, где под

епитрахилью священника оба они поклялись на кресте и Евангелии, что будут верными

сыновьями обители до самой смерти.

   Церемония закончилась новым коленопреклонением на клиросе перед игуменом и

целованием рук у монахов. Все отвечали им братским поцелуем в лоб.

   Так, окроплённые святой водою, посвящённые, причащённые, поклявшиеся страшной

клятвой, они стали равными с братьями монахами и одеты были в рясы.

   Радость отца Евтихия не знала иных границ, кроме неба. Особливо потому, что игумен

пригласил их за большой стол в трапезной вместе с другими монахами. После того как

были поданы различные закуски и супы, игумен приказал громким голосом:

— Налейте вина и новым братьям во Христе, выпьем за их здоровье и трудолюбие, как

и за духовного отца их. Знаю, что отец Евтихий не пьёт. Посмотрим, как ученики.

   И перед учениками расцвели, как два высоких красных цветка, два бокала вина цвета

бычьей крови. Не успел блаженный Евтихий мрачно уставиться на них, как Думитру

опрокинул свой бокал. Георге застыл, держа его на полпути ко рту. Он заколебался,

потом опустил бокал вниз... но не мог оторвать от него взгляда.

— Не сердись, блаженный Евтихий,— пошутил игумен.— Тот, кто опорожнил бокал

целиком, был послушен, как монах: он выполнил приказ своего старшего, игумена

монастыря. А теперь — на здоровье, отправляйтесь отдыхать, как положено после

причастия.

   И он подал знак ученикам уходить. Угощение только тут набирало силу, приносили

поросят и жареных петухов, пирожки на сметане, слоеные пироги с орехами, вина,

вишневки, кофе... Евтихий униженно встал и повёл их, как добрый пастырь барашков.

Игумен его не задерживал.

   Погода словно приветствовала обращение учеников отца Евтихия из разбойников в

монахов. Рождество стояло бесснежное, было тепло и сыро — что-то вроде длинного

хвоста осени,— и от этого люди чувствовали вялость, их всё время клонило ко сну. И

поскольку день был на редкость утомительный — нескончаемые службы в церкви,

непрерывное стояние на коленях,— то неофиты тут же заснули. Евтихий с трудом

добудился их в полночь к ранней обедне, после чего они снова легли и заснули.

   На другой день блаженный, войдя будить их к заутрене, нашёл одного только брата

Георге, который страшно храпел —то басом, то фальцетом,— точно ржал королевский

жеребенок. Думитру отсутствовал. С трудом растолкал Евтихий спящего, чтобы

спросить о его товарище. Тот глядел ошалело и ничего не понимал. Он прыгнул в сон,

как с обрыва в реку. Вышли из кельи, кричали, искали... Тщетно. Наконец, были

найдены на коле у ворот клобук и ряса — она висела, точно на одном плече. Знак того,

что брат Думитру отказался от монашества и отбыл в широкий мир, оставив вместо

себя столб. Он унёс, однако, с собой некоторые воспоминания: на стене кельи отца

Евтихия не хватало четырёх пистолетов и ещё нескольких бутылок водки и трёх

серебряных крестов, усыпанных драгоценными камнями — даров от иерархов тех мест,

куда совершал паломничество блаженный.

   Игумен, когда узнал об этом, сказал только:

— Эти двое настоящие бесы Евтихия. Хорошо, что один скрылся... Вот если бы ещё и

другой поскорее сгинул!..

   Кинжал постыдной неудачи пронзил блаженного до самого сердца, но он пережил это с

бесконечным смирением. Дьявол сыграл с ним злую шутку; но не всё ещё было

кончено; у него остался другой ученик.

— Ну, что ты скажешь, Георге? — спросил он в сомнении.

   Георге послал вслед беглецу страшное ругательство, поминая, как в старые добрые

времена, всех святых. Духовник вытаращил глаза: он не поверил ушам своим... но не

стал бранить ученика, а проглотил огорчение молча.

— Уж не хочешь ли и ты уйти? — спросил он кротко.— Ты только не беги. Лучше скажи

мне, я отпущу тебя с миром...

   Но ученик тут же опамятовался, встал на колени, попросил прощения и, целуя руки

Евтихию, поклялся, что он останется верен монастырю и возлюбит его за двоих.

   Евтихий поблагодарил бога и утешился: неверный бежал — тем легче ему будет.

Теперь блаженный не будет делить свои усилия, что до сих пор сильно задерживало

духовное развитие учеников. Ибо Думитру, тяжелодум и наглец, не понимал, отставал,

следил за мухами, ползающими по стене, и это заставляло блаженного всё время

возвращаться и подгонять его хлыстом учения. Теперь вся забота и рвение падали на

Георге.

— Хочешь, сын мой, обучаться грамоте?

— Если ваше преподобие считает это нужным...—смиренно ответил бородатый сын.

   И Евтихий стал обучать его буквам и мучить дни и ночи чтением по слогам Часослова.