Монастырские утехи - [93]

благоухающую камфорой и лавандой, гости разошлись, горько сетуя:

— Какая жалость, что этот Евтихий, уж на что видал виды и на Священном писании

собаку съел, а всё такой же остался неотесанный...

— Зовите его кладезем гадости,— заключил владыка, тот, что был обвинен Евтихием в

съедении жареного цыплёнка.

   Покончив все расчёты с митрополичьим казначеем, Евтихий отправился к боярину

Чернике, где проспал ночь в комнате с зарешёченными дверями и окнами. Наутро он

прежде всего пошёл в трактир к Валенце. Михай Храбрый встретил его бердышем,

хозяйка — улыбкой.

— Добро пожаловать, блаженный!

   Она выскочила ему навстречу, щебеча по-гречески:

— А я думала, ты меня позабыл совсем...

— Как мне тебя позабыть. Я всегда поминаю тебя в своих молитвах.

   И отец Евтихий благословил её тоже по-гречески.

   Он вошёл со свету и в полутьме трактира не увидел в самом дальнем углу двух

посетителей, которые сидели за столом перед большой бутылью вина.

— Садись, пожалуйста, батюшка,— пригласила его трактирщица, придвигая стул.—

Сейчас я принесу закуску...

— Я ничего не могу в рот взять,— извинился он.— ещё не был в церкви. Зашёл

только, чтобы отдать тебе этот серебряный крестик с частицей древа от святого

креста. Носи его на груди, как амулет.

   И он протянул ей дар. Женщина томно улыбнулась.

— И прошу тебя, приготовь мне на завтра к отъезду, два штофа водки...

— Водки?—удивилась она.— Значит, в монастыре ты пьёшь? А у меня не хотел...

— Нет, я не прикасаюсь,— подтвердил он.— Я держу её для гостей.

   И вынул деньги, чтобы заплатить.

— Оставь,— оттолкнула она его руку.— У нас с тобой свои счёты. Приходи с

миром завтра.

   Монах поклонился, приложив правую руку к сердцу, и вышел, благословляя Валенцу.

Она проводила его до ворот, потом торопливо вернулась и о чём-то таинственно

заговорила с посетителями; те встали; это были разбойники; они быстро пошли следом

за Евтихием, догнали его и уже не упускали из виду, пока он ходил по базарной

толкучке, по лавкам и погребкам, где собирал у торговцев деньги, которые те

задолжали монастырю. До обеда он и это дело выполнил. Боярин Черника ждал его к

столу, где других именитых гостей угощал духовной пищей отца Евтихия, блиставшего

россыпями наставлений, поучений и рассказов.

   Вечером, после того как монах получил от хозяина ещё золотые — за аренду, службы и

поминовения,— они заперлись в комнате, уставленной книгами, и начались их давние и

тайные разговоры о получении золота. Черника был уверен, что Евтихий владеет

секретом этого чуда — столько он повидал на свете и столько знает. Стали снова

обсуждать подвиг святого Спиридона.

— И вы говорите, ваше преподобие, что только змея может превратиться в золото? —

пыхтя, спросил боярин; он был полный и страдал одышкой.

— Только змея,— подтвердил Евтихий.— Так сказано в житиях о святом Спиридоне.

— Я читал и перечитывало чуде,— пытал монаха Черника.— Вон там книга, но в ней не

сказано, что святой обратил змею в золото, а только золото в змею, которая тут же

скрылась в своей земляной норе. Вы, ваше преподобие, будто бы делали обратное? Вы

так, кажется, говорили...

— Я не говорил, что могу. Пытаюсь лишь с моей змеёю, ращу её и за ней хожу, как вы

знаете, вот уж два года. Эту зиму я держал её под кроватью в горшке. Если угодно

богу, с помощью молитвы святого Спиридона, на её месте будет гора золота, которое

нужно, чтобы построить — раз я дал зарок — церковь. Больше оно мне ни на что не

надобно...

   И он троекратно осенил себя крестным знамением после чего заперся на засов в своей

комнате.

   На рассвете, произнося полагающиеся молитвы, сопроводив их земными поклонами,

Евтихий сложил монастырские деньги в кошель, привязал его шнурком к шее и

опустил глубоко за пазуху, под рубаху у самого тела. Застёгнутый до горла подрясник

и просторная ряса скрывали его тайник. Свои же деньги, частично дарованные

боярином, частично полученные за крестики и коробочки со святыми мощами, которые

он привёз торговцам, он рассовал по разным карманам.

   Боярский дом спал. Проснулись только слуги и, ступая неслышными шагами,

принялись за работу. Монах ещё с вечера простился с хозяином и потому не

задерживался.

   На улице воздух и свет хлестнули его, словно бичом... Восток потихоньку загорался

зарёю... Купола на высоких колокольнях церквей, пока ещё темные, бодрствовали,

поджидая своего часа, чтобы зажечься огнём. Только далеко в воздухе сквозь

гигантский сапфир сверкало золотое пламя.

   Дойдя до центра пустого города, Евтихий остановился, оглядел богатую улицу и

глубоко вздохнул. Он был свободен, он сам себе хозяин... И вдруг три великих

искушения загорелись в нем, призванные усердным стремлением к битве.

   Сперва на него обрушился дьявол денег, Маммона. Почему не принадлежало ему

богатство, которое он нес с собою? Он мог бы присвоить его, если бы убежал в

дальние страны и там спрятался... Разве не знал он как свои пять пальцев Восток? И

золото толкало его, жгло ему тело. Но немедля другое искушение, вспыхнувшее там

же, захлестнуло его и слилося с первым: искушение похоти... Белое тело Валенцы

плясало у него перед глазами и тащило его к мосту Калинин. Он купит гречанку,