Монастырские утехи - [92]

очередь, православных, отслужить пасхальную божественную литургию. Мы получили

это право от паши, турецкого правителя крепости, ценою больших чаевых. Ибо мы, то

есть греки, когда речь идёт о правах господних, умеем найти и прямые и окольные

пути.

   И, сказав это последнее слово, Евтихий кашлянул... Митрополит, услышав, замигал и

посмотрел в сторону.

— Латин же этот,— продолжал Евтихий, прочищая голос,— видно, какое высокое

духовное лицо или ихний епископ, более драчливый, чем другие, принялся нас толкать.

Посмел даже протянуть руку и пихнуть самого святейшего патриарха. Наши чернецы

отпрянули назад. Тогда я выскочил, схватил его, почитая за посланца сатаны, и, дабы

испытать его, вытащил молоток, с которым не расстаюсь, и — бах! бах! — ударял его

по голове — он не носил клобука,— пока он не упал.

— Вы его убили? — прошептал один из гостей.

— Какое! Видели вы когда-нибудь мёртвого черта? Его сотоварищи вопили, будто я убил

его, чтобы турки мне голову отрезали. Но пока пришли янычары, дабы предотвратить

схватку с еретиками, я скрылся и направился в Египет. Однако церковь осталась всё же

нашей. Турки дали нам разрешение. И жгут, потертый о плиту, под которой покоилось

тело господне, ни в одну ночь не зажигался в руках патриарха легче, и никогда так не

колыхалось над ним пламя: знак, что там лопнул черт.

— Но рука всевышнего была и здесь,— продолжал Евтихий.— Я направился к Фивам, к

святому Антонию, и там предпринял решительную битву с Лукавым.

   Митрополит и его гости в знак благодарности снова подняли бокалы за победу правоверных

и новые подвиги отца Евтихия. И дабы заполнить паузу в ожидании третьей чашки кофе и

вишнёвки, попросили его рассказать им историю, которую он было начал — о лавре демона.

— Стало быть, это лавра на острове, расположенном на Ниле эфиопском за

большими водоворотами, которые они зовут порогами; там кишат ещё сонмы туземных

нечистых, оставшихся от фараонов. Некоторые из них дважды окаменели, ростом —

что две колокольни нашего святого митрополичьего собора, губастые и ушастые, подобно

всем шайтанам пустыни. Понапрасну мы разбивали им носы и отрезали лапы — они тут же

отрастали. В лавре святого Меркурия — того, что с двумя саблями,— которому поклоняются

одинаково и турки и христиане, всегда на светлом празднике пасхи появлялась тень с

собачьей мордой, рогами и крыльями летучей мыши; тень садилась перед архимандритом,

выходившим со свечою, чтобы зажечь свет, и принималась бить крыльями, пытаясь потушить её.

   Слушатели испуганно протянули руки к стаканам, дабы понабраться смелости.

— Вы видели его, ваше преподобие, вы его знали? — с сомнением произнес один

владыка.

— Как вас сейчас вижу и знал, как вас!

   Его преподобию не слишком-то понравилось такое сравнение.

— А иначе я и говорить бы не стал! — сердился Евтихий.

— Оставьте его в покое,— приказал высокий хозяин, охотник до побасенок и сказок.

— Но,— продолжал Евтихий,— вся толпа — монахи и народ, не отличали чёрта от других

теней в церкви. Иначе со страху они бы друг друга подавили, кинувшись бежать к

двери.

— Тогда кто же его видел?

— Только мы, отмеченные благодатью божьей, только те, кто знал его приметы,—

открылся благочестивый.

— И что вы сделали?

— То, что следовало: самый главный слуга божий огрел его по голове крестом, который

держал в левой руке, сунул ему в глаза зажжённую свечу и наступил на ноги,

бесстрашно прошёл на середину храма, а мы, менее высокопоставленные

священнослужители — за ним, и плевали в него, что было силы.

— Как? Вы в него плевали? Прямо в дьявола?

— Плевали не прямо в него, а куда ни попадя. Иной раз и друг в друга, но это не беда.

Однако чёрт скрылся среди наших ног... И всё же помнил до следующей пасхи.

— И откуда такая смелость со стороны лукавого — размножаться прямо в церкви? —

недоумевали слушатели.

— Сказывают,— продолжал свою повесть Евтихий,— будто благочестивый монах,

построивший эту церковь, схимник и ученик святого Пахомия (потом он тоже стал

святым, добавил Евтихий), схватил какого-то островного черта, который дремал,

укрывшись за одним из этих гигантских идолов. Строителю только того и было нужно:

поскольку у него под рукой не было другой живности, он обмерил камышом тень злого

духа и замуровал её в основание святого храма ради вящей его прочности. С тех пор

и остался дьявол в лавре.

   Гости подивились и снова чокнулись.

— А вы не удивляйтесь,— успокоил их Евтихий.— В Византии есть церковь, где заперт

ангел, её раб до скончания века.

— Расскажите и об этом,— попросили духовные особы, дабы продолжить трапезу и

беседу.

— Поздно сейчас,— защищался блаженный.— А потом поглядите, как клюет носом его

высокопреосвященство: не хуже того, чью тень замуровал ученик святого Пахомия.

   Митрополит вздрогнул, криво усмехнулся и встал из-за стола.

— Где ты намерен почивать эту ночь, блаженный? — спросил он, смягчив свой обычно

резкий голос.

— Не могу сказать, ваше преосвященство, со мною много денег, и я не хочу, чтобы

был известен мой хозяин.

   И, молвя так, он обвёл глазами, точно воров, всех сидевших за столом прелатов.

   Когда митрополит вышел в дверь, ведущую в опочивальню, прохладную,