Монархия и социализм - [30]

До того как Уоллис возбудила дело о разводе, секретарь короля, Александр Хардинг, которому картина была ясна как никому другому, по своей личной инициативе уже пытался обратиться к премьер-министру Болдуину с тем, чтобы тот как-то повлиял на короля. Однако, пока Уоллис была замужем, у того не было легальных причин для такого разговора. Личная жизнь человека это его личная жизнь, а личная жизнь короля это, сами понимаете, личная жизнь короля. Однако теперь дело вышло на совершенно другой уровень. Премьер-министр решил, что нужно предпринять все усилия, чтобы заставить миссис Симпсон забрать назад своё заявление о разводе.

Встреча между королём и его первым министром состоялась утром в Форт Бельведере. Обычно флегматичный и невозмутимый Болдуин, чьим девизом было «If In Doubt, Don't», чувствовал себя не в своей тарелке, нервничал, не знал, с чего начать и, чтобы растопить лёд, попросил подать ему виски с содовой. Виски ему подали, однако Эдвард холодно сказал, что Болдуин может пить один, так как он, король, никогда не пьёт до семи вечера. «Ну не нравишься ты мне, не нравишься!» Разговора не получилось. Однако Болдуин понял, что решение короля твёрдо. С этого момента события понеслись вскачь. Теперь король и министр встречались почти каждый день, политическая жизнь государства была парализована, назревал ещё невиданный кризис. Обе стороны стояли на своём и не хотели уступать. Упрямство Эдварда было понятно, за ним стояла Уоллис, но понятна и твёрдость Болдуина — за ним стояла Семья, он знал то, чего не знал король. На одной из встреч Болдуин, прощаясь с Эдвардом, сказал: «Сэр, вы можете сделать её королевой, но она будет вашей королевой, а не королевой Англии.»

Король Эдвард VIII в своей борьбе не только за престол, но и за Уоллис, рассчитывал на свою популярность, а популярен он был, он был тогдашней принцессой Дайаной, правда, он носил брюки, но популярность его была точно такой же, то-есть популярностью не так государственного деятеля, как популярностью кинозвезды. Да ещё и с оттенком бунтарства. Когда начал разгораться костёр, Эдвард решил ещё немного раздуть огонёк, рассчитывая, что это добавит ему веса. Он совершил официальный двухдневный визит в Южный Уэльс, самый на тот момент депрессивный район Великобритании. То, что он там увидел, потрясло его и потрясло тем сильнее, что он, отправляясь с визитом, и рассчитывал быть потрясённым. Массы простого люда, на который вдруг обратилось державное око, встречали короля с энтузиазмом, он же, выглядевший искренне и глубоко тронутым их бедственным положением, позволил себе казавшееся ему вполне нейтральным заявление — «Something ought to be done». Народ от счастья прямо-таки зашёлся и передававшиеся из уст в уста слова короля немедленно обрели чуть искажённый вид — «Something must be done», когда же эта фраза докатилась до Лондона, то под заголовками «Populist King» его слова цитировались газетами уже как «Something WILL be done». О-о-о… Люди «в столицах» переглянулись со значением. «Крутенько берёт…»

Намерение Эдварда по укреплению своей популярности привело к прямо противоположному, он, как и любой реформатор по призванию, очень плохо ориентировался в политике, даром, что он был рождён в королевском дворце. Опрометчивые слова короля немедленно сплотили истэблишмент и сплотили отнюдь не за спиной короля, «элите» король был нужен в качестве символа единения нации, а вовсе не как пустоголовый «troublemaker». С этого момента им начали манипулировать сразу с нескольких сторон, о чём он, как человек слабый, даже не подозревал.

На одной из встреч Болдуин закинул удочку и задал вроде бы безобидный вопрос — «а почему бы Вашему Величеству не рассмотреть возможность морганатического брака?» Эдвард, посоветовавшись с Уоллис, ответил согласием. Уоллис же этим ответом разоблачила себя. Ей казалось, что, соглашаясь на морганатический брак, она демонстрирует бескорыстную любовь к бедному королю, однако Семьёй и политиками её ответ был истолкован совсем не так, они решили (и небезосновательно, они все были людьми опытными), что лично ей нужен не так титул, как возможность ВЛИЯТЬ, она хотела управлять, стоя в тени, причём тень эта отбрасывалась Троном. «О-о-о» — опять сказали умные люди. «Ещё чего!» — сказали люди околовластные. «А ху-ху не хо-хо? — сказали люди, возглавлявшие тайные службы государства. — Стоять в тенёчке это хорошо, это мы, голубушка, и без тебя знаем.» Тут же было заявлено, что хоть на континенте морганатический брак дело обычное, но вот в процессуальной жизни Англии, базирующейся на прецедентах, подобного ещё не было, ну разве что уж совсем в старине глубокой, так что из этой затеи ничего не выйдет.

Болдуин решил поднять забрало. Он встретился с Климентом Эттли, возглавлявшим оппозицию, и спросил, что тот думает по поводу сердечных дел короля. Умный Эттли, усмехнувшись в усы, ответил, что он ничего не имеет против того, чтобы королевой была американка, но что он категорически против того, чтобы королевой была миссис Симпсон. Болдуин покивал, пожевал губами и, выйдя из штаб-квартиры лейбористов, для страховки поехал ещё и к лидеру либералов Арчибальду Синклэру. Тот, прекрасно понимая, чего от него ждут, заявил, что он всецело на стороне Болдуина и Эттли.