Монах. Шанти - [25]

Андрус решительно зашагал к дому, а Беата осталась стоять у колодца. Ее глаза наполнились слезами, и скоро горячие капли потекли по щекам, а с них на цветок флуки, каким-то образом сумевший остаться в живых и высунувший голову из щели настила возле колодца. Слезы текли и текли, Беата плакала горько, будто ребенок, у которого отняли любимую игрушку и разбили прямо перед глазами. Впрочем, а кем был Андрус для девушки? Если не игрушкой, то чем-то вроде щенка, подобранного на улице, да – любимого, но щенка, игрушки, не более того. По крайней мере так думал сам Андрус, желавший уберечь девушку от большой ошибки, может быть, самой большой ошибки в ее жизни. Только вот он, потерявший память, не знал: что боги приготовили человеку, то и будет, как бы тот ни уклонялся от своего предназначения.

Это отлично знали два человека, мужчина и женщина, стоявшие перед большим окном на втором этаже дома. Женщина положила голову на грудь кряжистому мужчине, а тот, обняв ее за грудь и бедро, поверх головы любимой смотрел во двор, на происходящее у колодца. Разобрать мелкие подробности было невозможно, но в общем все понятно.

Когда Беата осталась одна, Урхард хмыкнул и тихо сказал:

– А парень-то непрост. Или цену набивает? Ведь чем дольше кусок мяса висит перед мордой голодной собаки, тем больше ей хочется его съесть.

– Съест, – усмехнулась Адана, – еще как съест. Если женщина чего-то захочет, она не остановится ни перед чем. Интересно, сколько времени он продержится?

– Делаем ставки?

– Все равно проиграешь, безумный бородач! – Адана потянулась, как кошка, и, высвободившись из рук мужа, стянула с себя ночную рубашку, бросив ее на стул. – Пойдем, докажешь, что ты не такой дурак, как этот парень, и что ты любишь свою жену?

– А разве я не доказываю это каждый день? – усмехнулся Урхард. – На протяжении восемнадцати лет?

– Еще докажи. Что, сил нет? Старенький стал? Некогда ты по восемь раз за ночь доказывал, а теперь разок – и сразу храпеть так, что простыню сдувает!

– Коварная обольстительница! Сейчас я тебе задам! – Урхард подхватил ее на руки и, сделав несколько шагов, бросил на постель. Мгновенно избавился от одежды, и через несколько секунд раздался негромкий женский стон-вздох…

– А лавка? Сегодня не надо открывать лавку, сидеть в ней?

– Вот видно, что ты нездешний, – ухмыльнулся Урхард. – Кто же в последний день седмицы ходит по лавкам? Может, где-то и ходят, но только не у нас. Этот день для души, для богов, для развлечений. Сегодня в полдень состязания охотников, перед этим в храм Создателя – надо же бросить хоть медяк, а то удачи не будет. А вечером молодежь танцует, невестится и женихается. Кстати, сегодня непростой день, сегодня праздник солнцестояния! Он как раз совпал с последним днем седмицы. Сегодня будут жечь костры, прыгать через них, приветствуя лето! Сегодня самый длинный день и самая короткая ночь, солнце стоит над миром дольше всего, и так будет еще три дня, потом пойдет на зиму. Мы приветствуем лето и отгоняем зиму.

– А что плохого в зиме?

– Хм… в общем-то ничего, – признал Урхард, – но лето лучше, согласись. Зимой холодно, лес завален снегом. Правда, зимой охота начинается, с чего мы и живем. Да, везде свои преимущества, но живое тянется к теплу, к свету. Что-то заговорились мы… Адана приготовила тебе штаны, рубаху – слегка ушила мои под твою худосочную тушку… когда нарастишь мяса, доходяга? Надевай, и идешь с нами на праздник. Без возражений!

– А я и не возражаю, – улыбнулся Андрус. – Беа, ты тоже пойдешь?

– Это ты – «тоже»! А я пойду!

– Чего это она? – усмехнулась Адана. – Живот болит? Или поругались?

– Мам, не лезь не в свое дело! – фыркнула Беата. – Ни с кем я не ругалась! Не с кем мне ругаться – с лошадьми, что ли?! Не вижу здесь того, с кем мне можно было бы ругаться!

Девушка выскочила из комнаты, а родители сделали вид, что ничего не произошло. Адана подвинула к Андрусу крынку со сливками, настаивая, чтобы он хорошенько поел, а то так и не потолстеет, будет всегда худой как палка. Урхард шумно отхлебнул травяного отвара, приправленного медом. – Он тихо улыбался в усы – происходящее его забавляло.

Наконец завтрак окончился, и Андрус, слегка удрученный утренней сценой, побрел в свою комнату.

Штаны были почти впору и не болтались на нем, как прежние, рубаха немного свободна – Урхард был чуть не в два раза шире своего работника, но это даже хорошо, Андрусу не нравилась тесная одежда, сковывающая движения. Он сделал несколько упражнений для растяжки, для разгона крови по организму и, освеженный, бодрый, был готов к выходу.

Храм Создателя совсем прост – обычный дом, правда, вместительный. Стены украшены росписями, показывающими процесс создания мира, ликами Создателя в различных обстоятельствах своей божественной жизни.

В глубине души Андруса вдруг всколыхнулось странное чувство – будто он когда-то видел что-то подобное, более того – был непосредственным участником действа. Как жрец. Может, и он когда-то был жрецом? Впрочем, жрецам, насколько он знал, запрещено брать в руки оружие, кроме жрецов бога войны. Вот у тех было даже что-то вроде своего воинства, выполнявшего скорее ритуальные функции. Жрецы-воины не участвовали в набегах или войнах между кланами, они лишь совершенствовались в воинском искусстве, посвящая его богу войны, и выступали в дни крупных праздников, вызывая восторг толпы.