Монах и дочь палача - [14]

Даже сейчас я, уверовавший в данное мне свыше поручение спасти душу Бенедикты и подготовить ее к жизни в святости, не был убежден в том, что полностью ошибался. Это другое человеческое существо — разве оно не исходит тоже от Господа нашего? И разве оно не во благо? И что может быть лучше спасения души? Святая жизнь на земле и вечное счастье на Небе как награда. Убежден я, что божественная и плотская любовь не так уж и противоположны друг другу, как учили меня думать прежде, поскольку они суть выражение одной и той же воли. О, Святой Франциск! Великий груз этого открытия обрушился на меня… Направь мои стопы!.. Укажи моему ослепленному взору путь во благо Бенедикте!

Наконец солнце скрылось за горным хребтом. Облака собрались над горизонтом, из ущелья пополз туман, багровые отблески запылали на снежных склонах гор, отражая последние лучи солнца на вершинах.

О, Господи! Благодарю Тебя!

Она свободна!

XVIII

Я был очень болен, но, благодаря неустанной заботе братьев, наконец оправился достаточно, чтобы покинуть больничную койку. Верно, была на то Божья воля, чтобы я выжил и продолжал служить Ему, хотя и не сделал ничего, чтобы быть достойным милости Небес. В душе я ощущал сильное желание посвятить ничтожную жизнь свою Господу и служению Ему. Быть достойным Его и проникнуться уверенностью в Его любви — вот та единственная страсть, что руководила мной. Если действительно на челе моем печать Божья, этим чаяньям и надеждам суждено сбыться, — освобожденный от своей земной страсти к Бенедикте, я вознесусь к новой, более благочестивой жизни. И если произойдет это, я смогу оберегать и защищать ее лучше, чем я могу это делать сейчас, не боясь оскорбить Небеса и подвергнуть опасности свою душу.

Я был очень слаб. Мои ноги, подобно ногам маленького ребенка, отказывались нести мое тело. Братья свели меня в сад. С каким благоговением вновь смотрел я в синеву неба! Как восторженно я впивался взглядом в заснеженные вершины и темные леса на их склонах. Каждая травинка занимала меня, и я радовался каждой бабочке, каждому жуку, каждому насекомому, словно то были мои старинные приятели.

Глаза мои устремились на юг — туда, где была хижина палача, и я с грустью вспомнил о его прекрасной дочери. Что с ней сейчас? Смогла ли она пережить жестокость всего того, что случилось на площади? О, если бы у меня достало сил дойти до ее обители! Но мне не дозволялось покидать стены монастыря, а те немногие, с кем я отваживался заговорить о ее судьбе, ничего о ней не знали. Странно вели себя братья мои, странно они смотрели на меня и обращались со мной — так, словно я уже не был одним из них и более не принадлежал к братству. Что произошло? Я любил их и желал жить с ними в гармонии. Они были вежливы и почтительны со мной, но, казалось, избегали меня. Что бы все это значило?

XIX

Я находился в покоях Его Преосвященства нашего настоятеля, отца Андрея.

— Твое исцеление воистину удивительно, — произнес он. — Я хочу, чтобы ты извлек урок из того, что случилось, и подготовил душу свою для той благодати, что ожидает тебя. Сын мой, — продолжал он, — я повелеваю тебе оставить обитель и нас, братьев твоих, на несколько месяцев. Ты будешь жить в одиночестве в горах. Там ты укрепишь дух свой и силы; это будет суровый экзамен, но ты сможешь выдержать его, и тогда тебе станет ясна глубокая пагубность твоих заблуждений. Молись, чтобы Божественный свет осветил твою тропу, и ты пошел верным путем службы Господу нашему — настоящим пастырем, которому никакие козни сатаны не страшны и чужды земные страсти.

Я не нашел, что ответить, и выслушал волю Его Преосвященства не ропща, поскольку смирение — одно из главных правил нашего Ордена. Хотя до меня доходили слухи, что край, в котором мне предстоит поселиться, кишит диким зверьем и демонами зла, я не боялся и сердце мое оставалось спокойным. Отец-настоятель прав: время, проведенное в уединении, будет для меня временем испытания, очищения и исцеления, в котором я, как мне — увы! — казалось, не нуждался.

В горах мне нашлась и обязанность — я должен выкапывать особые коренья и отсылать их в монастырь. Из этих кореньев, как мне объяснили, монахи готовят ликер, известный повсеместно и особо почитаемый в Мюнхене. Напиток этот имеет дивный аромат и отличается удивительной крепостью — он так обжигает горло, словно вы глотаете не ликер, а толику дьявольского огня преисподней. А ценится он главным образом за свои удивительные медицинские свойства, и его используют как целительное средство при многих болезнях и недомоганиях. Говорят, что благотворен он и для душевного здоровья, хотя мне кажется, что благочестивая жизнь лучше даже этого чудесного напитка. Кроме того, средства, которые получает монастырь от его продажи — один из важнейших источников его доходов.

Коренья, которые идут на приготовление напитка, получают от альпийского растения под названием «джентчания», растет оно высоко в горах. Монахи выкапывают их летом — в июле и августе, сушат на огне в специальных жаровнях, а затем упаковывают и отсылают в монастырь. Только монахи имеют право добывать эти коренья, и секрет изготовления напитка очень строго охраняется.