Мон-Ревеш - [85]

— Так! Вор сломал себе шею, свалившись с высоты! — сказал он, измеряя взглядом расстояние от окна до пола, составлявшее девять футов.

— Мертв? — спросил Флавьен с той спокойной небрежностью, с какой относился ко всем событиям действительной жизни.

— Это ребенок, — сказал Тьерре, подходя к маленькому крестьянину, лица которого не было видно, ибо оно было повернуто к стене; но, подняв широкополую шляпу, скрывавшую это лицо, он, в свою очередь, пронзительно вскрикнул, увидев белокурые волосы и бледное лицо потерявшей сознание Эвелины. Они перенесли ее в гостиную, где она пришла в себя, с удивленным видом посмотрела вокруг, узнала Тьерре и улыбнулась.

— Вот видите, чему вы меня подвергаете! — сказала она. — Я расшиблась. И все ваша жестокая обидчивость! Еще одна размолвка — и я убьюсь насмерть.

Сказав это, она увидела Флавьена, которого сначала не заметила. Бледность ее сменилась краской смущения, и она закрыла лицо руками с целомудренным испугом, растрогавшим Флавьена, ибо он опять увидел робкую женщину в предприимчивой героине.

— Не сомневайтесь в моей порядочности, скромности, участии к вам, — сказал он. — Успокойтесь, мадемуазель, но, ради бога, скажите нам, вы ничего себе не повредили?

Тьерре не мог говорить; задыхаясь от испуга, благодарности и гнева, которые боролись в его душе, он не знал, следует ли ему ее проклинать или благодарить на коленях; но больше всего он, разумеется, боялся, не окажется ли ее падение опасным для жизни.

— Да, да, — сказал он наконец, трогая ее руки и плечи с тревогой, которая отводила всякую мысль о какой бы то ни было непочтительности, — вам, наверно, очень больно; ну, скажите, скажите скорее! Что с вами случилось?

— Право же, ничего, — сказала Эвелина, — просто у меня онемела нога; я ведь не упала, я просто спрыгнула, но там оказалось выше, чем я думала, и я испугалась.

— Но как вы сюда вошли? Что это за новое безумие? — сказал Тьерре, ободренный, но еще не успокоившийся.

— И вы еще меня спрашиваете! — сказала Эвелина с горьким упреком.

Флавьен увидел, что им необходимо объясниться, и из скромности потихоньку отошел в сторону, но Эвелина окликнула его.

— Господин де Сож, раз уж по воле провидения я вас тут встретила, окажите мне большую услугу: останьтесь с нами. Какими бы скучными ни были ссоры жениха и невесты, когда они оба одинаково безрассудны, примите на себя это бремя. Вы его друг; будьте и моим тоже. Будьте моим свидетелем, судьей, советчиком и, в случае надобности, адвокатом, прошу вас.

Флавьен, вернувшийся обратно при этих ласковых словах, почувствовал прилив дружеского расположения к Эвелине.

— С большой охотой! — сказал он. — Я ведь и вернулся сюда для того, чтобы вразумить этого скептика и помочь вашему соединению. Но прежде всего, милая барышня, выпейте что-нибудь, настойки флердоранжа, или эфира, или чего-нибудь в этом роде. Что принимают от падения, Тьерре? Она ведь бледна как смерть, бедная девочка. Нет ли здесь какого-нибудь лекарства на этот случай? Поищи, пожалуйста!

Тьерре открыл шкатулку с лекарствами, принадлежавшую канониссе, и достал оттуда нюхательные соли, которые в самом деле помогли Эвелине. Девушка рассказала, что с ней случилось. Все то, что она наблюдала издали, вблизи выглядело куда менее надежно. Осыпь была недостаточно высока; напротив, лестница оказалась гораздо длиннее, чем думала Эвелина. Но даже опасность расшибиться насмерть не заставила ее отступить, и, если не считать того, что кораблекрушение настигло ее в самом порту, она благополучно добралась до окна часовни. Но тут, когда лестницы уже не было у нее под ногами, она почувствовала головокружение; собрав последние силы, она протиснулась через амбразуру окна и соскочила вниз, не разобрав, какая тут высота. Ей удалось ловко спрыгнуть на ноги, и свой обморок она приписывала испугу и неожиданности — окно оказалось гораздо дальше от земли, чем она ожидала.

— Я даже не знала, что вскрикнула, — сказала она, — по-моему, я потеряла сознание до того, как упала.

— Но как же в таком случае вы знаете, что спрыгнули на ноги? — спросил Тьерре.

— Мне кажется, я почувствовала страшную боль в ногах и тогда упала, больше ничего не ощущая и не помня, где нахожусь.

— Однако вам следовало бы проверить, — сказал Флавьен, — не поранены ли у вас ноги.

— Нет, нет, просто я окоченела и устала; позвольте мне минутку не шевелиться, и я отправлюсь в путь, потому что сейчас уже поздно, а я должна вернуться до света.

— Вернуться? — сказал Тьерре. — Ах, Эвелина, когда вас увлекает фантазия, вы прекрасно знаете, куда идете, но весьма мало заботитесь о возвращении. Вы, значит, пришли пешком, судя по тому, что эти уродливые башмаки промокли!

— Да, пешком и одна, — сказала Эвелина, вытаскивая пистолеты и кладя их на столик рядом с собой. — Теперь вы не скажете, что мои наперсники меня предадут.

— Одна, ночью! — вскричал Тьерре. — О сумасбродка! Трижды сумасбродка!

— Видите, как он признателен мне за то, чего ради него не сделала бы ни одна женщина! — сказала Эвелина Флавьену, ощущая его безмолвную поддержку. И, со скромностью истинного мужества, она рассказала, как добиралась сюда.