Моменты - [66]

— Ты все равно не сможешь от этого защититься, Элизабет. Я же здесь. Я — часть твоей жизни. Тебе придется как-то общаться со мной.

Да, взваливать на нее собственное разочарование и страх не очень-то справедливо, но Майклу было не до справедливости. Он был просто в отчаянии. Он хотел, чтобы она нашла ответ на вопрос, не имевший решения. И без этого ответа его жизнь была бы пустой, лишенной даже надежды, поддерживающей его, пока он не встретил Элизабет.

Тыльной стороной ладони она вытерла слезы и сказала:

— Я люблю тебя, Майкл, но лучше бы ты не встретился мне в жизни.

Глава 21

Элизабет перебирала в пальцах нитку отборного японского жемчуга, подаренного ей в это утро Амадо по случаю сочельника. Она была удивлена и довольна, вспоминая и о том, что испытывала, когда он делал ей прочие дорогие подарки.

Каждое утро она просыпалась с надеждой, что предстоящий день принесет хоть чуточку счастья, что ее чувство вины и тоска потеряют свою остроту, сердце больше не будет так сильно болеть.

Она была измучена постоянным напряжением, но ей приходилось через силу улыбаться. А хуже всего видеть Майкла и его взгляд, которым он провожал ее. Он больше не насвистывал, не мурлыкал какую-нибудь мелодию, не напевал себе под нос, нет, он просто бродил по винодельне в задумчивом молчании. Он не избегал Амадо, но их отношения изменились.

Амадо тревожила эта перемена и как-то он признался Элизабет, что боится, уж не попал ли Майкл в неприятность с какой-нибудь женщиной. Она не знала, смеяться ей или плакать.

И точно такой же была ее реакция, когда он подарил ей эту жемчужную нить. Амадо сказал, что дарит ей это ожерелье пораньше, потому что жемчуг очень хорошо подойдет к ее красному платью, которое она хотела надеть в этот день на вечеринку у Хендерсонов. Сама же Элизабет была убеждена, что подлинная причина, по которой он преподнес ей этот подарок заранее и наедине, в большей степени связана с беспокойством Амадо в отношении реакции его дочерей, нежели с ее костюмом.

Элизабет покрутилась перед зеркалом и согласилась, что на красном фоне жемчуг выглядел очень эффектно. Элизабет вышла из своей спальни, чтобы разыскать Амадо и показаться ему. Однако вначале она наткнулась на Фелицию.

— Новое ожерелье? — спросила та.

Поставив свой бокал на кофейный столик, Фелиция потрогала рукой жемчуг и приподняла нитку, словно прикидывая на вес.

— Бог мой, только не говорите мне, что они настоящие! — Она подняла жемчуг еще повыше, а потом отпустила его. Снова подцепив со столика бокал, Фелиция сказала: — Да что же такое, интересно, надо сделать, чтобы заработать подобный дар?

Элизабет едва удержалась от благодарной улыбки из-за спектакля, разыгранного Фелицией. Она лениво окинула взглядом старшую дочь Амадо — от редких прямых волос, до лапищ тридцать девятого размера, запихнутых в туфли двумя размерами меньше.

— Для этого надо очень-очень сильно, — теперь уж она открыто улыбнулась во весь рот и, подмигнув, продолжила: —…потереть спинку. — Элизабет подняла руку и повертела пальцами, намеренно поворачивая руку так, чтобы продемонстрировать колечко, которое подарил ей Амадо на празднование урожая в этом году. — Все дело в пальцах.

Фелиция не привыкла, чтобы кто-то брал верх в ее собственной игре.

— Ты дешевка, — прошипела она. — Да еще и отвратительная. Никак не возьму в толк, что мой отец нашел в тебе.

Элизабет не собиралась оставаться безучастным зрителем или беспомощной жертвой в этой игре. Да и настроение у нее было совсем не благодушное. Пора кому-нибудь хорошенько растолковать Фелиции, какая она сучка и как измывается над своим отцом.

— Может быть, дело в том, что Амадо одинок, а меня ему не надо затаскивать домой на праздники.

Фелиция провела рукой по платью, как бы смахивая с него пылинку.

— Я живу собственной жизнью. Я не могу быть под рукой у отца всякий раз, когда у него начинается тоска по прошлому.

— Быть под рукой? До того, как мы с твоим отцом поженились, ты с ним в общей сложности и двух недель не провела за целых пять лет!

Фелиция мгновенно заняла оборону.

— А он и не имел никакого права рассчитывать на большее. У нас с ним нет ничего общего. И этот дом… он такой допотопный, — она скорчила гримасу, — такой провинциальный.

— Ну конечно, любая дыра на Восточном побережье — это сама изысканность? Скажи мне, Фелиция, видимо, все приезжие в таком восторге от Нью-Йорка?

Элизабет приходилось встречать женщин такого сорта, когда она работала в агентстве «Смит и Нобл». Они были до такой степени переполнены сознанием собственной исключительности, что даже и не замечали, когда их высмеивали.

— Ну, Элизабет, ведь даже тебе понятно, насколько дикие эти края.

Элизабет улыбнулась.

— Даже мне, старой, глупой Элизабет? По-моему, ты меня оскорбляешь. Хотя вообще-то, может быть, и нет. Возможно, ты мне в каком-то смысле воздаешь дань уважения за долгие годы, прожитые в Сан-Франциско, а? Да, я понимаю, что это — не Нью-Йорк, но вообще-то здесь живут еще и Элана с Эдгаром, так что здесь не так уж и дико.

Фелиция снова поставила свой бокал на стол.

— Зря я пытаюсь что-то объяснить тебе.

— Почему же? Потому что я пью вино твоего отца и считаю его хорошим? Или потому, что я ненавижу устрицы и считаю твою кока-колу противной? А может, потому, что одеваюсь у модельеров Западного побережья?