Моменты - [58]

— Ты застала меня врасплох, только и всего. Я не мог представить, что ты по доброй воле можешь встать посреди ночи.

Кажется, она приняла его объяснение.

— Я не могла заснуть.

— Слишком много волнений?

Он хотел предложить ей легкий выход из ситуации. И то, как она посмотрела на Майкла, подтверждало: да, она поняла, и благодарна ему. Элизабет прислонилась плечом к дверному косяку.

— Вечер был просто неслыханным, да?

— Лучший, который мне доводилось видеть в этих краях за долгие годы.

— Так ты хочешь, чтобы я накормила за тебя Говарда, прежде чем уйду?

— Да все нормально. Я сам им займусь, — и когда Элизабет двинулась к выходу, он добавил: — Просто поразительно, как быстро все они приспособились к этому фокусу с пипеткой. Почуют запах молока и сходят с ума. — Да что же это он делает, пытаясь удержать ее здесь? Это безрассудно, но остановиться Майкл не мог. — Мне больше не приходится придерживать их, напротив — я должен стараться не дать им гоняться за пипеткой к чашке с молоком.

Прошло еще несколько секунд, прежде чем Элизабет заговорила. И когда это произошло, глаза ее смотрели как-то странно, отсутствующе.

— Я только что вспомнила одну вещь, о которой и думать не думала уже давным-давно, — с видимым страхом сказала она. — Когда я была совсем маленькой, в одном доме, где мы остановились, я нашла котенка. Это был такой полосатик: черный, оранжевый и белый, и лапки тоже белые-белые. Мой отец сказал, что я не могу оставить его, только я не послушалась. Я украдкой выносила ему еду. А потом, однажды ночью… было так холодно… я испугалась, что котенок замерзнет, если я оставлю его там, снаружи. Я дождалась, пока все легли спать, а потом принесла его в дом и положила с собой. — Она вздрогнула и обхватила себя за плечи руками. — Я решила взять его только на одну ночь. Я никогда больше и не собиралась делать этого.

Майкл замер, слушая ее рассказ. Она внезапно замолчала, как-то странно уставившись в угол, где стояла коробка с котятами.

— И что же случилось?

Она несколько раз потрясла головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.

— Котенок стал кричать. Я пыталась успокоить его, но он, должно быть, проголодался. Вошел отец и поймал нас. — Миновало несколько секунд, прежде чем она продолжала. Голос ее был безжизненным и сдержанным. — Он заорал на меня, сказал, что если плохие парни найдут нас и всех наших друзей пристрелят, то это я буду виновата.

Плохие парни, которые пристрелят их друзей?! Да Что же это за отец такой, который говорит своему ребенку подобные вещи? Майкл посмотрел на Элизабет и увидел маленькую испуганную девочку.

— Он заставил тебя выбросить этого котенка?

Вместо ответа Элизабет взяла прядку волос и принялась накручивать ее на палец. И, как будто ноги больше не держали ее, медленно осела на пол. Там она и осталась, не двигаясь, плотно подтянув колени к груди.

А Майкл сердцем чувствовал, что ему совсем не нужно слышать то, что должно сейчас последовать. И когда Элизабет в конце концов все-таки снова заговорила, ему пришлось напрячься и выслушать ее.

— Он сказал, что меня надо проучить… что это очень важно. Что я должна понять, если есть какие-то правила, а я их нарушаю, то тогда непременно произойдут страшные вещи. А потом… он заставил меня положить на котенка мою подушку. И я должна была так и держать подушку, пока котенок не перестал кричать. Отец сказал, что я помогаю котенку заснуть. Но я, должно быть, не поверила отцу, потому что ему пришлось прижимать мои руки к подушке.

Майкл содрогнулся от такой жестокости.

— А сколько тебе было лет, когда это случилось?

Элизабет нахмурилась.

— Не знаю. Наверное, четыре или пять. Я думаю, это было тогда, когда мы жили в Бостоне, — она сидела совершенно спокойно, взгляд ее был устремлен на стену напротив. — Или, возможно, в Нью-Йорке. Много-много лет назад. Как же это я могла забыть такое?

И она снова погрузилась в раздумье. Он сказал:

— Я читал, что у детей есть такой внутренний механизм защиты, который включается, когда надо оградить их от очень уж плохих вещей.

— Бог мой, интересно, а что же еще я забыла?

— А ты уверена, что действительно хочешь все вспомнить? — осторожно спросил он.

— По всей вероятности, не хочу, — призналась она.

— Твой отец, что же, был болен?

«Да это же и не детство было вовсе», — думал Майкл, пытаясь представить жизнь Элизабет.

— Нет, — ответила она, — не думаю… Ах, ты хочешь спросить, не был ли он психически больным?

— Ну, это объяснило бы его поведение.

— Он и моя мать принимали наркотики, но тогда все, у кого мы когда-либо останавливались, тоже делали это. Не могли же все они быть сумасшедшими.

Теперь Майкл по-настоящему растерялся. Ничто из того, что она рассказывала ему, не соответствовало облику той женщины, которую описывал Амадо.

— Как я понимаю, ты много раз переезжала.

— Да, каждую пару месяцев. А был как-то случай, когда в течение недели мы каждый день меняли дома.

Майкл чувствовал: пора прекратить расспросы. Но он хотел узнать, кто же преследовал ее отца, вынуждая его все время быть в бегах. Но спросил он совсем другое:

— И вы вот так переезжали с места на место, даже когда ты пошла в школу?