Момент Макиавелли - [251]

, характерной для popolo у Макиавелли. Дух, воодушевляющий стрелков, когда речь идет о самом Джексоне, много раз назван добродетелью; когда же мы сталкиваемся с постоянными похвалами Джексону как генералу, побеждавшему, не придерживаясь формальностей международного права, президенту, издававшему законы и принимавшему решения, не обращая внимания на конституционные тонкости, ясно, что перед нами образец virtù именно в духе теории Макиавелли. «Джексон создал закон, — отметил один из его почитателей, — Адамс его процитировал». Он комментировал известный негодующий выкрик самого героя: «Долой Гроция! Долой Пуфендорфа! Долой Ваттеля! Это касается только меня и Джима Монро!»[1308] Или: «Джон Маршалл принял решение — пусть приведет его в исполнение».

Макиавелли, возможно, одобрил бы такое поведение; но он мог и заметить, что подобного рода импульсивность под стать законодателю, основывающему республику, или правителю, действующему там, где никакой республики еще нет, но обнаруженная у магистрата, призванного укреплять государственную власть, она может привести к чрезвычайно порочным последствиям. Учитывая, что политику все еще изучали по античной истории, нетрудно догадаться, что у противников Джексона имелось основание опасаться и видеть в нем военного авантюриста, превратившегося в тирана. При этом у кого-то может даже сложиться впечатление, что его добродетель должна быть подлинной, чтобы выдержать одурманивающие похвалы его сверхчеловеческим способностям; ему следовало быть Фурием Камиллом, раз он не стал Манлием Капитолином. Но с точки зрения Макиавелли представляется аномалией, чтобы республика породила подобного почти анархического героя и чтобы он принес ей пользу теперь, не когда она была новой или угасала, а когда шло второе поколение ее нормального функционирования. В то время это объясняли аргументом, — и Уорд справедливо придает такому объяснению большое значение, — согласно которому Конституция, основанная на естественных принципах, выпустила на волю энергии человеческой природы; Джексон был дитя природы и ничем не мог угрожать республике первозданного края[1309]. Однако Уорд приходит к традиционному заключению, что американскому мифу свойственен локковский примитивизм — бунт природы против истории, то есть против традиций, условностей и интеллектуализма Старого Света. Такая трактовка была и остается крайне распространенной; нас же интересует, можно ли правильно истолковать бегство к природе без учета сложного и неоднозначного понимания добродетели.

Америка Джексона являлась и той Америкой, о которой писал Токвиль. Если вблизи от фронтира процветала агрессивная virtù воинов-земледельцев, дальше на восток можно было наблюдать полноценные проявления того народного мятежа против природных аристократов, который мы привыкли называть «упадком добродетели» или «концом классической политики», и можно задаться вопросом, существовала ли связь между этими двумя явлениями. Токвиль проследил переход от равенства в том смысле, в каком о нем говорили Макиавелли или Монтескьё, — isonomia или равенство в подчинении res publica, которое выступало частью идеала добродетели, — к тому égalité des conditions, которым, по его мнению, отмечено торжество современной демократии, пришедшей на смену классическим республиканским ценностям. Французский мыслитель явно вышел за рамки обычных для республиканцев опасений, что такой Джексон может оказаться Манлием или Цезарем, и указал, что реальная опасность тирании в обществе после добродетели, заключалась в диктатуре мнения большинства. Когда между людьми делались качественные различия и каждый проявлял свою добродетель во взаимном признании добродетелей с другими людьми, человек узнавал себя через уважение, выказываемое ему окружающими за качества, снискавшие ему общественное признание. Однако, когда все люди оказались — или стали считаться — похожими друг на друга, единственный способ осознать себя состоял в необходимости подтверждать представления всех остальных о том, каким должен быть и был индивид. Так возникла диктатура мнения, ибо теперь лишь диффузное общее мнение определяло личность или критерии ее оценки. Мэдисон опасался, что человек утратит всякое чувство собственной значимости[1310], а Токвиль мог заметить, что Том Пейн, уйдя от наказания за государственную измену в Англии и от разгула террора во Франции, оказался раздавлен неприязнью своих американских соседей.

Критика égalité des conditions в основе своей строится на теории Аристотеля: в «Политике» сказано, что если относиться к людям так, будто они все одинаковы, мы не заметим тех особенностей, в которых они как раз неодинаковы; и можно добавить к этому, что общество, где каждый служит каждому, потому что каким-то образом зависит от него в оценке собственного существования, коррумпировано в принятом смысле этого слова и в очень большой степени. Культ воли и природной энергии Джексона может оказаться частью этого общества, так как virtù в романтическом смысле представляет собой средство подорвать добродетель природной аристократии. Впрочем, в мире, который описывает Токвиль, очень просто создавать и распространять ложные образы, ибо в потреблении образов других людей и заключается смысл жизни. Здесь уместно заметить, что мифы о Джексоне и других героях фронтира в какой-то мере являлись плодом сознательного творчества, за которым стояли вовсе не незримые создатели образов (