Молотов. Второй после Сталина - [16]

Во всяком случае, он бесследно исчез. Фотоснимки же были такие: Яша гуляет, а на каком-то удалении от него ходит немецкий офицер. Были и другие снимки и даже обращения от его имени. Все это, конечно, было сфабриковано немцами, не производило впечатления и не вызывало никакого доверия не только у людей, которые знали Яшу, но и со стороны наших солдат.

//__ * * * __//

Однажды меня вызвали в Москву. Я выезжал туда чаще всего по вызову, по инициативе самой Москвы, и не помню, были ли случаи, когда я просился приехать сам. Беседы обычно проходили за столом у Сталина. За столом, к сожалению, питейным. Всегда наиболее острые вопросы подымались уже в позднем часу, когда за столом было потрачено много времени, а значит, много съедено и выпито. И вот как-то раз (а это было несколько раньше описываемых событий) Сталин обратился ко мне: «Вот Власов, что же он, изменник? Я этому не верю». Отвечаю: «Я тоже слабо верю в это». Потом раза два или три Сталин возвращался к имени Власова. Сначала это произошло, когда впервые услышали, что какой-то русский генерал Власов сражается на стороне немецких войск. Мы тогда сочли это за немецкую пропаганду, за какую-то уловку.

Прошло некоторое время, и мы стали брать в плен именно власовцев. И когда я попал в Москву, Сталин возвратился к вопросу о Власове: «Что же, он действительно предатель?» Отвечаю: «Сейчас уже не может быть сомнений. Мы берем в плен людей в немецкой форме, и они называют себя власовцами. Видимо, действительно Власов сражается на стороне противника». «Тогда придется, — говорит Сталин, — объявить о том, что он стоит вне закона, что он предатель». — «Безусловно, — отвечаю, — это надо сейчас сделать, чтобы наша пропаганда противостояла немецкой, а не то получается односторонняя пропаганда. Мы замалчиваем этот факт и не принимаем никаких контрмер, вроде бы у нас и аргументов нет». Состоялась соответствующая публикация, и началась контрпропаганда в рядах Красной Армии и в партийных организациях по этому поводу.

Однажды, после уже довольно продолжительного «заседания» за столом, Сталин опять поднял вопрос о Власове. Каждый из участников того застолья помнит, что это был «тяжелый» стол. Трудно было дождаться, когда же он кончится, да и не известно, чем кончится. Раз Булганин наедине сказал мне: «Приглашают тебя, едешь к нему в гости, там тебя поят, кормят, а потом и не знаешь, куда ты поедешь: сам ли домой к себе или тебя отвезут куда-нибудь и посадят». Эти слова не лишены истины. Действительно, такое, видимо, каждый из нас тогда переживал. Случались у Сталина приступы гнева, неожиданные, невероятные вспышки. Верховодили голая власть, неограниченная беспрекословность, порой «награждение» всяческими неприличными эпитетами даже близких к нему людей. Самыми близкими людьми считались до войны Ворошилов, Молотов и в какой-то степени Микоян. На более позднем этапе к ним причислили и Берию. Другие числились, так сказать, близкими людьми второго или, может быть, третьего сорта, потому что они по годам составляли младшее поколение и не прошли столь длительной стадии совместной деятельности со Сталиным. Молотов, например, давно с ним был знаком. Ворошилов — тоже, с дореволюционного времени. А в Гражданскую войну, когда Ворошилов командовал армией и отступил к Царицыну, там они со Сталиным сошлись особенно близко.

Вот в таком окружении Сталин и поднял вопрос: «Почему Власов стал предателем?». Отвечаю: «Теперь уже это бесспорно, что он предатель». — «А вы его хвалили, выдвигали его». — «Верно, — говорю, — я его выдвигал командующим 37-й армией. Ему была поручена защита Киева, и он блестяще справился со своей задачей. Немцы не взяли Киева,

Киев пал в результате окружения наших войск значительно восточнее Киева. Потом Власов вышел из этого окружения. Я его действительно хвалил и не раз говорил вам о его достоинствах. А сколько раз вы сами его хвалили? Ведь когда после падения Киева он вышел из окружения, вы вновь назначили его командовать армией, и он отличился при обороне Москвы. Вы наградили его, товарищ Сталин, за операцию под Москвой. А потом вы назначили его на ответственный участок, на Валдай. Там он опять попал в окружение, снова выходил из окружения и опять вернулся. Вы ведь предлагали его назначить командующим войсками Сталинградского фронта, говорили мне, чтобы я назвал имя командующего, и тут же сказали, что наиболее подходят или Еременко, который лежит в госпитале, или Власов; сказали, что назначили бы Власова, но его нет. Так что и я хвалил, и вы его хвалили: дела у него были такие, которые заслуживали похвалы. А потом он стал предателем, и теперь уж в этом нет сомнений».

//__ * * * __//

Скажу в дополнение, что Сталин говорил раньше о Власове при всех, и все слышали, как он его хвалил, утверждал, что тот оказался бы наилучшим командующим войсками Сталинградского фронта. Так что после его замечания за столом и моего такого ответа Сталин при мне более не поднимал этого вопроса. Хотя, действительно, случай с Власовым был большим огорчением и для меня. Очень трудно тогда было объяснить, да и сейчас просто невозможно понять, как это произошло: человек стойко сражался, хорошо действовал, производил очень выгодное впечатление, успешно завоевывал симпатию у вышестоящих по службе людей и потом вдруг стал предателем. Отчего бы ему не стать предателем в первый раз, когда он оказался в окружении, командуя 37-й армией, которая защищала Киев? А он же вышел! Вышел к нам буквально пешком, когда мы находились уже перед Воронежем. Это произошло накануне наступления наших войск на Московском направлении. Как только он вышел оттуда и как только мы донесли Сталину, что Власов вышел из окружения, то сейчас же получили приказ немедленно отправить его на самолете в Москву. Мы его отправили, и я, признаться, тогда думал, что, может быть, имеются какие-то сведения, компрометирующие Власова, и его хотят в Москве допросить? Позже мы узнали, что он и под Москвою командовал армией, что эта армия действовала очень хорошо, а он был награжден.