Молотов. Полудержавный властелин - [239]

— Я фамилию припоминаю, — говорит Молотов. — А так не помню.

— Захожу к нему в комнату, он один живет…

— Он с какого времени там? — спрашивает Молотов.

— С 1945 года?

— А за что?

— Он мне показывал бумажки, справки. Даже статьи нет. Написано: «По делу НКВД». Восемь лет ему дали. Он рассказал, что его пригласил к себе Берия…

— Пригласил поговорить?

— Да. Подводит к картине, где изображен Сталин, и говорит: «Все художники рисуют товарища Сталина, у каждого певца есть в репертуаре песня о Сталине, а у вас есть?»

Козин признался, что у него нет такой песни. Берии это не понравилось, и Козина вскоре забрали.

— Что-нибудь было еще, наверно, — предполагает Молотов.

— Восемь лет с поражением в правах ему дали. Освободили досрочно в 1950 году еще при Сталине — «за ударную работу». У него есть документ — прямо как удостоверение Героя Советского Союза. Там сказано, что Указом Президиума Верховного Совета СССР с него сняты судимость и поражение в правах. Козин очень гордился этим документом и сказал мне: «Говорите всем, что я чист, а то многие до сих пор думают, что я виноват».

У него стоит на полке собрание сочинений Сталина, сборник «Песни о Сталине» — он это любит.

— Вон как? Значит, проучили его, — говорит Молотов. — Он что, уж старик теперь?

— Около восьмидесяти. Вас догоняет. Бодрый. Сел за пианино, спел несколько песен. В одной из них есть такие слова: «А я люблю бульвары Магадана…» Уезжать оттуда не хочет — привык.

— Он что, семейный человек?

— По-моему, нет. Собирает вырезки из газет на международные темы и по искусству. Вся квартира завалена ими. И кошек полно. Одну, самую страшную, назвал Плисецкая. Любимый кот — Бульдозер.

Рассказывал, что аккомпанировал Сталину, когда тот пел русские частушки. О Сталине говорит высоко, никого не обвиняет.

— Проучили человека, — замечает Молотов. — Разбираться стал в политике.

01.05.1981

Начало разговора

Приехал к Вячеславу Михайловичу с работы. Был у него на даче в 15 часов 10 минут. По дороге в булочной на Кутузовском купил торт. Сегодня первый теплый день. На большом термометре молотовской дачи плюс шестнадцать градусов.

Постучался. Слышу:

— Можно, можно! Феликс Иванович, вам всегда можно!

Молотов был уже внизу и шел мне навстречу:

— Сейчас чайку попьем, а он как раз торт принес!

Мы расцеловались. Вячеслав Михайлович был в серой пижамной рубахе. Вообще он всегда одевается легко, не боясь простуды. Выглядит лучше, чем в прошлый раз, хотя похудел. Но не такой вялый — наоборот, бодрый, и голос стал громче и жизнерадостнее.

Мы сели за стол. Таня подала чай с конфетами и тортом. Я прошел с «дипломатом» на свое место к окну.

— Я смотрю, вы с чемоданом, — говорит Молотов. — Теперь все таскают.

— Никуда не денешься, нужно.

— После войны пошло.

— Я смотрю, вы речь Романова читаете?

— Неплохо, — говорит Молотов. — Особого такого ничего здесь нет, но понимание друг друга есть. У вас как дела?

— Работы много. Некогда самому творчеством заняться. Сегодня еле к вам выбрался, даже немножко опоздал.

Молотов смотрит на часы:

— Да, немножко есть. У меня сегодня банный день. До пяти часов я могу гулять. Знаете, как Пушкина испытывали стихами в Лицее? — неожиданно спрашивает он и тут же отвечает: — Пушкину говорят: «Се» — славянское се — «Се с запада восходит царь природы…»

Дальше Пушкин продолжает: «И удивленные народы не знают, что начать: ложиться спать или вставать».

С запада не может солнце вставать, поэтому «удивленные народы не знают, что начать: ложиться спать или вставать». Вот вам поэзия!

Так начался наш разговор и дальше потек, как всегда, по разным темам.

29.04.1982

Специфический запах

— Режиссер Любимов остался за границей.

— Слыхал, — говорит Молотов.

— Его здесь сняли с работы, он там остался.

— Он раньше был в каком театре?

— На Таганке.

— Ну, это, так сказать, с запахом, — говорит Молотов. — На Таганке — это, конечно. Специфический запах.

— Да, вы правы. Запах непроветренной спальни…

— Будто бы вольная поэзия и вольная литература, а на деле она отдает белогвардейщиной.

29.03.1984

Пишут мелочи

— Новые выдвигаются какие-нибудь силы в литературе? — спрашивает Молотов.

— Трудно даже ответить.

— Могут быть. Писатели должны замечать, как вокруг них появляются новые писатели.

— Писатели появляются когда? Когда в обществе что-то яркое происходит.

— Да, сейчас нет подъемной волны, — соглашается Молотов.

— Сейчас о мещанстве пишут многие. Сатирические вещи можно писать.

— Никого не удивишь. Пишут мелочи.

— Сейчас очереди в ювелирные магазины, чтобы сдать золото. Принимают украшения по весу. Раньше стояли, чтобы купить, а сейчас — наоборот, все стараются избавиться от золота.

— Вопрос экономистам, — говорит Молотов.

29.03.1984

— О чем говорят братья писатели?

— Говорят о «летающих тарелках». В «Труде» была статья. С гражданского самолета наблюдали. Вся Москва об этом говорит.

— Но я в глуши живу… А почему в «Правде», в «Известиях» нет? — спрашивает Молотов.

— Не хотят, видимо, народ пугать.

— Пока не знают. Интересно, — делает вывод Молотов.

— Мы тут на земле копошимся, свои проблемы решаем, а они на нас смотрят…

— Тоже удивляются. Думают, что это за человеки…