Молоко волчицы - [46]
Товарищи Анисима не впервые слышали эти апокалипсические строки, но снова мороз прошел по их бесхитростным душам. С гневом и состраданием смотрели они на художницу, словно господь уже посетил ее.
Из-за гор высовывались раскаленные пики солнца. В нижней рубахе и наброшенном на плечи сюртуке прошел в виноградную беседку полковник Невзоров, кивнул дочери и поклонившимся пильщикам. Следом Люба Маркова несла кувшин вина и скворчащий на блюде кусок обжаренного мяса.
Денщик Саван Гарцев выводил из конюшни коней. По утрам полковник делал прогулку в осенних солнечных рощах, над синей речкой, впитывая сны вселенской сини небес.
Кони облегченно ржали, радуясь утренним верстам, хотя седлать из баловства не давались.
Во двор вошел с бидоном утрешника Глеб Есаулов. Поздоровался со всеми и тут же стал помогать Савану.
Полковник поднес по стакану денщику и Глебу, предложив составить ему компанию на прогулке. Патентованному герою русского воинства трудно без дела и скучно без войска.
Все чаще Глеб забегал на курс — дела. Да и то сказать, в станице грязь по колено, покосившиеся хатки, а тут тротуары бетонные, дома, как игрушки, боже мой, пожить бы в таком! Окнами на Кавказ смотрят, финтифлюшки из камня разные, а у Невзоровых волчиха медная, розно по небу бежит!
Нынче он увидит волчиху — идет к барыне Наталье Павловне позировать. Влекла его туда и Люба Маркова, с которой подолгу разговаривал о Марии Люба постоянно виделась с подругой. Часто вспоминала Марию в разговорах и барыня и расспрашивала Глеба об их прошлой любви — все знали, что дети у Марии немужние. Приветлив и барин с казаками.
На Генеральской улице мальчишки запускают бумажного змея. Подросший Федька Синенкин с ними. Глеб жадно посмотрел ему в глаза — они такие же, как у Марии. Валом валит народ — праздник. Вчера январь намел сугробы, тут же припекло, зазвенела вода, просохли дорожки, в садах покраснели вишневые веточки.
Безмятежные синие небеса простираются над свежими синими горами и прилепившимися к земле казачьими мазанками.
Дремлет парк, насаженный господами у источников. Чугунные листья ограды курятся паром. Чирикают воробьи над конскими яблоками. Безостановочно течет из мраморных львиных пастей минеральная вода. Изредка мелькнет на аллее господин с тросточкой, в бобровой шубе. Пройдет дама в беличьей ротонде, в шляпе с перьями. Проведут выхоленного пса с гладкой шерстью. Глеб напился нарзана и вымыл под струей сапоги.
За парком сонно стынут безлюдные — «днем страшно ходить» — кварталы аристократических вилл курортного города, который еще богаче курса. Бронзовые воротца на запорах, фигурные решетки, старинные фонари, каменные часовенки, закоулки, искусственные скалы, крылатые звери. Над сторожками вьются дымки, тишь, сонь. Господа зимой в столицах.
Вот и волчица в медной шкуре. Оскаленная пасть, восемь тяжких сосцов, граненые мышцы на груди и шее, мать города Рима, как объясняла художница натурщику.
В душистых комнатах много картин — тут и дядя Анисим, и Александр Синенкин в чудной до пят одежде, с каким-то шаром в руках, и Шура Гундосая, и сам Глеб с конями под водопадом. Над одной комнатой стеклянная крыша — ночами вливается свет далеких созвездий. Здесь Глеб замедляет шаги. На стене рисунок — Мария, когда она еще была девчонкой, неуклюжей, длинноногой. Хоть бы взглянуть на детей, но он гонит эту мысль от себя ведь дети по закону не его.
Сейчас в стеклянной комнате-грезе барин Невзоров задумался над разобранной винтовкой и графином темного вина. За окнами густые кусты жасмина ограждают дом от непрочного, тленного мира.
Из этой комнаты видна зубчатая круглая башенка — там хозяйка, по ее словам, принимает лунные ванны.
Очень нравится Глебу в банкетном зале мебель — тяжелая, с затейливыми узорами и шишечками, с разными выдвижными ящичками. А серебряная посуда, хрусталь за стеклом! Печки, правда, в доме бестолковые — камины, стряпать в них неловко, но тут в доме и не стряпают. На турецких кушетках спят закормленные коты. При виде Глеба они вяло приоткрыли глаза — одно время он поставлял для них мясо.
В мастерскую художницы ход по крутой лесенке вверх. Дверь размалевана, как фартук маляра. Вверху нарисованы слова:
Зная, как вести себя в господском доме, Глеб постучался, но дверь открыл раньше приглашения. Наталья Павловна улыбнулась казаку. Она любила его за рабочую удаль и сметку, не раз говорила при нем гостям, что если б была королевой, то сделала бы Глеба министром двора.
Поклонившись барыне, Глеб привычно обнажился, взял казачью пику и замер, глядя на Белые горы.
Наталья Павловна мяла клейкую глину. Внизу звонили часы в инкрустированной оправе. Кто-то тихонько играл фортепианные пьесы. Глеб понимал гармонь и балалайку. Но странно: при звуках рояля видел не то, что перед глазами. Вот сейчас за итальянским окном деревья, угол службы под черепком с сосульками, на мокрых ветках сыто каркают вороны, внизу станица, тысячекрышая, разбросанная. А он видит майское утро в ландышевом лесу, солнечные нити лучей, протянувшиеся струнами над зеленой, в туманах и колдунах лужайкой.
В этой книге Андрея Губина читатель найдет рассказы о великих мастерах искусства и литературы — Фидии, Данте, Рабле, Лермонтове, Л. Толстом, Дж. Лондоне, Ал. Грине. Это рассказы-легенды, основанные на неких достоверных фактах и событиях. В них не следует искать строго научного, биографического материала. Что переживал Лев Толстой в часы своего знаменитого побега «от мира»? Была ли у Джека Лондона такая любовь, как говорит Губин? Важно только помнить: рассказы эти, скорее, об искусстве, творчестве, его отдельных моментах и законах, нежели о том или ином художнике.В повести «Созвездие ярлыги» предстает образ молодого чабана, горца с нелегкой судьбой, ровесника космонавтов, который поднимает свой древний труд до «космической» высоты — отсюда и заголовок: автором опоэтизирована ярлыга, чабанская палка.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.