Молоко волчицы - [212]
Снег лепил, как на пропасть, в пояс.
Вернулся Иван с Любой Марковой и Нюсей Есауловой.
— Ленка побегла в станицу — у подруг спрячется, а тетка Фолька сказала, в яме, в картошке, отсидится.
— Вот дура! — ругнулся Спиридон. — Что это ей, Советская власть, что ли, — в яме отсижусь! Беги еще раз, тащи силком, а хату, скотину, сундук пусть бросит. Не то потеряли — Ваську! Или, стой — пусть догоняет нас, а ты дуй в станицу, бери рыжую, боюсь — возьмут девку, горяча, а ей цепы нет, догоняйте по речке Татарке, через Бекетов яр.
— Какую девку? — подмыло Любу ревностью.
— Есть тут одна, дочка моя, рыжая.
— Я не пойду, если будешь секреток своих брать! — уперлась Люба.
— Фолю же беру!
— То жена!
— А ты кто? Живо собирайся!
Подъехал Митька. Труп атамана положили на цинковые ящики с патронами. В ногах атамана пулемет. Сами шли пешком. По дороге тело сбросили в глухую расщелину — не скоро отыщут косточки!
На дальней ферме дед Исай таскал сено коровам.
— Пойдешь с нами, дедушка?
— Куды?
— На кудыкину гору — скотину от немца спасать.
— Не, убегался я, — ответил горбящийся старик.
— Тогда молчок, что мы были. Налетели, мол, какие-то в бурках и башлыках и угнали коров, сам чудом остался, повесить, мол, хотели.
— Вы меня свяжите лучше, — попросил дед.
— Мочой подплывешь, сдохнешь, — не сразу сюда доберутся.
У Монах-скалы сотню догнали Иван и Крастерра. Люба с ненавистью посмотрела на полненькую, гордоглазую девку, а волосы точно — как у Спиридона. И разговор у них промеж себя тихий, секретный. Но вот командир заговорил, подгоняя коров чекмарем:
— Иван, ты почему не женился?
— Чего привязываешься, дядя Спиридон? — отмахнулся Иван, чувствующий силу и старшинство в родной стихии — среди коров.
— А то, что ты плохой кавалер и никудышний казак! Мы с Митькой при бабах, а ты холостякуешь рядом с такой девкой. Пойдешь за него, Краска? спросил Крастерру.
— От него портянками воняет!
— Ишь ты, курсовая! — пыхнул Иван.
— Я больше всего люблю свадьбы! — разговорилась Нюся, румяная, кареглазая, в пуховом платке. — Давайте ид поженим!
— Спиридон Васильевич, а где же сотня? — спросила Крастерра.
— Вот она, — командир показал на себя и других.
Митька молчит. Рыжую эту девку он знает — ее родители расстреляли его деда Федора Синенкина. На заразу она нужна тут? Харчи только на нее тратить! Бегала еще за братом Антоном, да он живо отвадил ее!
— Вас как зовут? — спросила Крастерра Митьку, познакомившись с бабами.
В ответ Митька загнул такое имечко, что покраснели все. Спиридон виновато посмотрел на медсестру — мол, что с него, дурака, возьмешь казак!
Чуть погодя командир отстал с Митькой, поманив его пальцем.
— Митрий, ты знаешь, в каком я чине?
— В каком?
— Полковник я.
— Это у белых.
— Теперь у красных. А ты рядовой солдат.
— Не рядовой, я был командир отделения.
— Жалую тебя сотником. А ежели матюкнешься еще при женщинах, на одну ногу наступлю, другую выдерну. Как ты, командир Красной Армии, не понимаешь дисциплины? Ты что — бандит, что ли, налетчик или фармазонщик? Ты в армии, на войне, и, будь добр, называй меня не дядей, а товарищ полковник!
— Кто это вам звание присваивал?
— Это не тебе обсуждать, молокососу. Ты порядок держи и равнение. И субординацию понимай. Даю тебе, сотник, три наряда вне очереди.
— Есть, три наряда вне очереди! — повеселел от игры в чины Митька. Иван кто будет, товарищ полковник?
— Иван? Урядником потянет, а выше не прыгнет.
— А бабы?
— Женщины, Нюся и Люба — строевые казаки, а Крастерра — лейтенант.
— Кто же старше — сотник или лейтенант?
— Чины похожие, но дадим тебе старшего лейтенанта. Будешь усерден — в капитаны выбьешься.
В ночь снег перестал. Вызвездило. Не мешкая, гнали стадо в горы, где, по словам Митьки, на альпийских лугах стояли стога довоенного укоса. Коровы, словно чуяли тревогу времени, шли ходко, а может, их подгоняли волкодавы, молчаливо кусающие их за хвосты. Шелест сотен ног по снегу. Зимние балки. Звездная тьма. Сталинградский котел заклепывался наглухо. Немцы еще стояли на Волге, но тетива отступления Советской Армии напряглась до предела — теперь она пошлет огненную стрелу дивизий до самого Берлина. Шестеро казаков не знали этого, но бросили вызов горным батальонам немцев. В пути Спиридон, как обычно, напевал:
СВОБОДНАЯ КОНКУРЕНЦИЯ
Мария вдруг осиротела — исчез сын Митька, исчез Спиридон, нет связи с Антоном. О первых она почему-то не очень беспокоится, а вот Антон, хоть и старше Митьки, но не выходит из головы — где он, что он? И переносила свою нежность на трех раненых бойцов, привезенных из госпиталя при отступлении наших. Кормила их, подавала им судно и утку, стирала гнойные бинты. Двое уже ходили сами, выкарабкивались к жизни, а третий, молоденький украинец, однажды не проснулся — так и похоронили в гипсе, как белую статую.
В этой книге Андрея Губина читатель найдет рассказы о великих мастерах искусства и литературы — Фидии, Данте, Рабле, Лермонтове, Л. Толстом, Дж. Лондоне, Ал. Грине. Это рассказы-легенды, основанные на неких достоверных фактах и событиях. В них не следует искать строго научного, биографического материала. Что переживал Лев Толстой в часы своего знаменитого побега «от мира»? Была ли у Джека Лондона такая любовь, как говорит Губин? Важно только помнить: рассказы эти, скорее, об искусстве, творчестве, его отдельных моментах и законах, нежели о том или ином художнике.В повести «Созвездие ярлыги» предстает образ молодого чабана, горца с нелегкой судьбой, ровесника космонавтов, который поднимает свой древний труд до «космической» высоты — отсюда и заголовок: автором опоэтизирована ярлыга, чабанская палка.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.