Молоко с кровью - [48]

– Не трогай моего, Леша, – отрезала.

Осенью восьмидесятого отвели Юрчика во второй класс, и Лешка наконец придумал, как разрешить их странный для многих ракитнянцев квартирный вопрос. Завез кирпич и цемент на подворье старой Орысиной хаты и сказал Марусе:

– Отремонтирую старую хату, дострою две комнаты. Ванну поставлю. Туалет. Кухню сделаю большую. Хорошо?

– А с той, в степи, что делать будешь?

– Юрчику будет. Так как? Хорошо?

– Хорошо! – усмехнулась. – Ох и хорошо!

Как первый снег упал – старой Орысиной хаты и не узнать. Кирпичом вся обложена, две комнаты большие, кухня и туалет с ванной достроены. Дворец, а не хата. И не в степи ж, почти в центре села.

Лешка хотел комнатку с кожаным диваном и зеркальным шкафом переоборудовать в кабинет для себя, но Маруся головой мотнула:

– Нет… Моего не трогай.

Разговор как раз в новой большой кухне затеяли, потому что Лешка ужинать собрался. Он – спокойный, потому что хоть и забот – полон рот, да все приятные, – согласился.

– Хорошо. Сделаю себе кабинет в маленькой комнате, где Орыся жила, – говорит. – Главное, что теперь мы, Маруся, точно разлучаться не будем.

Только ложку ко рту, Юрчик в кухню на одной ноге скачет.

– Мама! Мама! Чудо!

– Какое чудо? – рассмеялась Маруся.

Юрчик подскочил, остановился и протягивает «Кара-кум».

– Смотри, смотри! На подоконник со двора кто-то конфету положил!

Лешке глаза кровью залило, библиотекарша языкатая в той крови вопит: «И конфеты он ей носит! “Кара-кумы”! Платит, выходит, ей за то, что она ему позволяет…»

В кухне тихо стало, словно невидимый могущественный дирижер осторожным жестом приказал – умрите все, кто хоть пикнет. Лешка попытался поднять на Марусю глаза – не сумел. Веки чугунные, с десяток заноз в сердце впились.

– Так ты окно открывал? – словно сквозь вату слышит Марусин голос. – Вот баловник, ей-богу! Простудишься…

– Мама, я подумал, что это ты положила. Как всегда! – так же издалека слышит Лешка упрямый голос сына. – А ты ж во двор не выходила. Так? Ты с папой на кухне была, а я в комнате. Не было конфеты, а потом… появилась. Правда, чудо?

– Ой, сыночек! Наверно, девчонки уже к тебе заигрывают… Конфеты тебе носят, – слышит Лешка тихий Марусин смех.

– Ну и дурные! – рассердился Юрчик и снова побежал в комнату.

В кухне уже не тихо, немо стало. Сидит Лешка над борщом остывшим, словно его самого кто-то заморозил.

– Ешь, Леша… Остынет, – снова слышит издалека.

– Ты… скажи… чего… Чего тебе нужно, Маруся? – отвечает, будто пластинку на сорок пять оборотов кто-то на тридцать три поставил и тянутся дурные слова, как мед, липнут ко всему, цепляются за горло, не хотят изо рта вылезать. И глаза тяжелые – поднять никак не может.

– Все есть, – Маруся говорит. – Пожить бы еще…

– Да поживем, – отвечает, из-за стола тяжело поднялся. – Чего ж не пожить? И сорока нет… – умолк. – …И венчаться уже не хочешь?

– Не хочу.

– А что так?

– Люди венчаются, чтоб на земле и на небесах не разлучаться, а ты…

– Что? Не подхожу?

– Да, наверно, не пустят коммунистов на небеса. Видно, другая для них шкатулка у Бога.

– А ты, выходит, прямо в рай?

– Вряд ли…

– А ты старайся, Маруся, старайся… Может, твой Бог твои старания и оценит…

И пошел из кухни. Маруся так у стола и осталась. Борщ холодный нетронутый в кастрюлю вылила, намысто проверила – на месте. Вздохнула.

– Что мне стараться, – прошептала.

Из коридора – шум. Вышла. Лешка Юрчика одел, шарфиком шею обматывает.

– И куда это по темноте?

– Баба Ганя звонила. Сильно просила Юрчика к себе, – Лешка ей. И в глаза не смотрит.

– Подождите! – крутнулась. – Бабе Гане гостинчик соберу.

– У меня есть гостинец для бабушки! – похвалился Юрчик и показал «Кара-кум».

– Есть у нее все. Абсолютно все есть, как у тебя, – процедил Лешка Марусе и открыл дверь в морозную ночь.

Когда вел сына через двор к калитке, под окно зыркнул.

– Ого! Смотри, сынок! Та девка, что конфету принесла, верно, сапоги сорок второго размера обувает!

– Наверное, Лариска Барбулячка, – серьезно ответил Юрчик. – В школе все время дергает меня за рукав.

Баба Ганя обрадовалась безгранично, хоть и не звонила сыну.

– Наконец про мать вспомнил, – проворчала.

Лешка отвел сына в гостиную, зазвал мать на кухню и сказал:

– Объясняю ситуацию. Я завтра с самого утра в район еду. Дня на три-четыре. Юрчик у тебя будет.

– А Маруся?

– Заболела.

– Господи!

– Да не «Господи»! Ты, мама, внимательно меня слушай. Чтобы к Марусе не ходила. И не звонила.

– Господи! Что случилось?

– Ничего не случилось. Время я ей дал – три дня. Пусть подумает.

– А если ей плохо станет? Сам же говоришь – болеет. И никого рядом. Как-то оно…

– У Маруси, мама, болезнь особенная. На здоровье не отражается. Наоборот.

– Господи! – совсем перепугалась баба Ганя. – Да что там у вас?

– У нас, мама, – все класс! Ты в наши дела не лезь. Дали тебе внука – радуйся. А если не нравится, возьму его с собой. В командировку.

– Разве это дело, хлопца по чужим углам таскать? Хорошо. Поезжай. Не пойду. Звонить не буду. – Задумалась. – А если Юрчик позвонить захочет? Или домой сбегать?

– Займи его чем хочешь. Или скажи, что Маруся со мной поехала.

– Так не ездила она за тобой никогда.